Долгая прогулка - Кинг Стивен

Он догнал МакФриза и пошел с ним рядом, опустив голову.

— Жесткач? — спросил МакФриз с несомненным восхищением в голосе.

— Настоящий жесткач, — сказал Гэррети и выпустил трепещущий вздох облегчения. — Вот ведь так и знал, что что-то забыл.

— Что ты забыл?

— Туалетную бумагу дома оставил.

МакФриз хмыкнул:

— Как говорила моя бабуля: коли нечем подтереться, иди враскорячку — авось подсохнет.

Гэррети расхохотался, и это был чистый смех, смех от всего сердца, без малейших признаков истерики. Он чувствовал себя легче, свободнее. Независимо от того, как всё обернётся, через это ему не придется проходить еще раз.

— Итак, ты справился, — сказал Бейкер, нагоняя их.

— Господи, — удивленно сказал Гэррети. — Может вы, ребята, просто скинетесь и пришлете мне открытку с пожеланиями?

— В этом нет ничего забавного, когда все эти люди на тебя пялятся, — рассудительно сказал Бейкер. — Слушайте, я тут кое-что слышал. Не знаю, можно ли этому верить. Не знаю, хочу ли я этому верить.

— Что такое? — спросил Гэррети.

— Помните Джо и Майка? Два парня в кожаных куртках, о которых все думали, что они любовники? Они из племени Хопи. Наверное, именно это Скрамм пытался нам сказать, а мы не понимали. В общем... ну... короче, я слышал, что они братья.

У Гэррети отвисла челюсть.

— Я ходил вперед и присмотрелся к ним, — продолжал Бейкер. — И будь я проклят — они действительно похожи как братья!

— Это же ненормально, — зло сказал МакФриз. — Это, мать вашу, ни хрена ненормально! Их родителей нужно в Отряды за такое сдать!

— Ты знал когда-нибудь каких-нибудь индейцев? — спокойно спросил Бейкер.

— Только тех, что из Пассейика, — сказал МакФриз все тем же сердитым тоном.

— Неподалеку от моего города, сразу за границей соседнего штата была резервация семинолов, — сказал Бейкер. — Забавные люди. Они совсем иначе воспринимают такие понятия как "ответственность", например. Они гордые. И бедные. Думаю, это относится и к хопи тоже. И еще они знают, как нужно умирать.

— Вообще не оправдывает, — сказал МакФриз.

— Они из Нью-Мексико, — сказал Бейкер.

— Это чудовищно, — припечатал МакФриз, и в этом Гэррети склонен был с ним согласиться.

Разговор в конце концов совершенно завял, отчасти из-за гомона толпы, но в основном, как подозревал Гэррети, из-за однообразия автострады как таковой. Холмы были длинными и пологими, и вообще не казались препятствиями. Идущие дремали, похрапывая, и, казалось, полностью смирились с будущей горечью — бесконечной и в принципе непознаваемой. Кусочки общества распадались на еще меньшие кусочки — тройки, пары, и в конечном итоге — на одиночек.

Толпа усталости не знала. Она ревела безостановочно одним хриплым голосом, размахивала нечитабельными плакатами. Имя Гэррети выкрикивалось с однообразной частотой, но встречались также целые группы, болеющие за уроженцев других штатов - Барковича, Пирсона, Уаймана. Другие имена тоже возникали, но улетучивались со скоростью телевизионного снега.

Петарды взрывались по несколько штук одновременно. Кто-то бросил в воздух зажженный фальшфейер, и пока он падал, перелетев линию передач, на гравий обочины, чтобы здесь исчерпать свой пурпурный огонь, люди с криками покидали зону его полета. Были и другие уникумы. Например, человек с мегафоном на батарейках, который поочередно то превозносил Гэррети, то рекламировал собственную кандидатуру в представители от второго округа; или женщина, ревностно прижимающая к своей необъятной груди маленькую клетку с огромной вороной внутри; или человеческая пирамида, составленная студентами в толстовках Университета Нью Хэмпшира; или, наконец, беззубый человек со впалыми щеками, который был одет в костюм Дяди Сэма и держал в руках плакат с надписью МЫ ОТДАЛИ ПАНАМСКИЙ КАНАЛ КОММУНИСТИЧЕСКИМ НИГГЕРАМ. Но в остальном толпа была столь же скучна и безлика, как и собственно магистраль, по которой шагали Идущие.

Гэррети дремал урывками, и видения, мелькающие в его мозгу, были связаны то с любовью, то с кошмарами. В одном из снов низкий, гулкий голос спрашивал его снова и снова: У тебя есть опыт? У тебя есть опыт? У тебя есть опыт? и Гэррети не мог понять, Стеббинсу принадлежит этот голос или же Мейджору.

Каким-то образом снова настало девять утра.

Гэррети откинул голову назад до хруста в шее и вылил содержимое фляги себе на лицо. С ночи немного потеплело — по крайней мере, дыхания уже не было видно, — а вода была ледяной, и этим добавляла немного бодрости.

Он окинул взором своих товарищей по Прогулке. Подбородок МакФриза покрылся щетиной такой же черной, как и волосы у него на голове. Колли Паркер заметно осунулся, но выглядел сильнее, чем прежде. Бейкер казался почти прозрачным. Жар у Скрамма спал, но зато он постоянно кашлял — глубоким, грудным кашлем, который напомнил Гэррети о том времени, когда ему было пять лет, и он болел воспалением легких.

Ночь пролетела бредовой вереницей странных названий на флуоресцентных дорожных знаках. Визи. Бангор. Хермон. Хэмпден. Уинтерпорт. Солдаты совершили всего два убийства, и Гэррети стало казаться, что Паркер с его крекерной аналогией был прав.

И вот снова яркий солнечный свет. Маленькие группки снова воссоединились: Идущие обменивались подколками о бородах друг друга, но никогда не говорили о ногах... о ногах ни слова. Ночью Гэррети почувствовал, как на его правой пятке лопнуло несколько маленьких волдырей, но мягкий, хорошо впитывающий влагу носок кое-как защитил оголившуюся плоть. А только что они прошли знак, на котором было написано ОГАСТА 48 ПОРТЛЕНД 117.

— Дальше, чем ты говорил, — с укором сказал Пирсон. Он выглядел изможденным; волосы безжизненно свисали, прикрывая его щеки.

— Я тебе карта ходячая что ли? — сказал Гэррети.

— Всё равно... это же твой штат.

— Ага, круто.

— Да, наверно, — в усталом голосе Пирсона не было никакой затаённой злобы. — Господи, я бы никогда не повторил этого, даже если бы прожил сто тысяч лет.

— А ты сначала проживи столько.

— Ну да, — равнодушно сказал Пирсон. — Короче, я придумал, что буду делать. Если я устану настолько, что не смогу продолжать, я просто повернусь и уйду в толпу. Они не осмелятся стрелять. Может, мне удастся уйти.

— Это всё равно, что в батут врезаться, — сказал Гэррети. — Они вытолкнут тебя обратно на дорогу, чтобы посмотреть как ты будешь истекать кровью. Ты что, Перси забыл?

— Да Перси дурак, с головой не дружил. Он просто пытался улизнуть в лес. Конечно, они из него дурь выбили, — он с любопытством посмотрел на Гэррети. — Ты разве не устал, Рей?

— Ёпт, нет, — Гэррети величественно помахал тощими ручками. — Я иду по инерции, разве не видно?

— Я в плохой форме, — Пирсон облизал губы. — Мне тяжело даже думать чётко. А ноги — такое чувство, будто в них по гарпуну воткнули аж до самой...

МакФриз подошел к ним сзади:

— Скрамм умирает, — без обиняков сказал он.

Гэррети и Пирсон одновременно сказали:

— А?

— У него воспаление лёгких.

Гэррети кивнул:

— Этого я и боялся.

— Он дышит так, что за два метра слышно. Как будто кто-то через его лёгкие Гольфстрим пустил. Если сегодня опять будет жарко, он просто сгорит.

— Вот бедолага, — сказал Пирсон, и облегчение в его голосе было столь же понятно, сколь и неосознанно. — Думаю, он мог бы всех нас сделать. И у него жена есть. Что она будет делать?

— А что она может сделать? — спросил Гэррети.

Они шли довольно близко к толпе, уже не замечая рук, протянутых в стремлении коснуться — как-то приучаешься чувствовать дистанцию после того, как чужие ногти раз или два до крови оцарапают тебе кожу на плече. Маленький мальчик ныл, что хочет домой.

— Я тут со всеми поговорил, — сказал МакФриз. — Ну, почти со всеми. Мне кажется, победитель должен для неё что-нибудь сделать.

— Например, что? — спросил Гэррети.

— Это останется между ним и скраммовой женой. А если ублюдок нарушит слово, мы все вернемся и будем его преследовать.

— Ладно, — сказал Пирсон. — Что я теряю? Рей?

— Хорошо. Конечно. Ты говорил с Барковичем?

— С этим придурком? Да он своей матери искусственное дыхание не сделает, если она будет тонуть.

— Я с ним поговорю, — сказал Гэррети.

— Это бесполезно.

— Всё равно. Сейчас и поговорю.

— Рей, может ты тогда и Стеббинсу скажешь? Ты, похоже, единственный, с кем он разговаривает.

Гэррети фыркнул: