Что-то страшное грядёт - Брэдбери Рэй Дуглас

Чарлз Хэлоуэй усмехнулся.

— Боже милостивый, сколько всего я тут наговорил вам и себе самому за последние десять минут?

— Да уж, — сказал Джим, — наговорили.

— На каком языке, черт возьми?! — воскликнул Чарлз Хэлоуэй.

Ему вдруг подумалось, что этот вечер — повторение других вечеров, когда он в изысканном одиночестве упоенно излагал свои идеи залам, которые отзывались единичным эхом и тут же забывали навсегда. Десятки лет писал он книги в воздухе просторных помещений в огромных зданиях, и все они вылетали в отдушины. Теперь все это представлялось ему фейерверком, творимым ради красок, звуков, высокой архитектуры слов, чтобы поразить мальчиков и потешить собственное я, но краски тускнеют и звуки стихают, не оставляя следов на сетчатке или в умах. Итог: всего лишь упражнение в пустословии.

— Много ли из всего сказанного дошло до них? — робко обратился он к самому себе. — Одно предложение из пяти, два из восьми?

— Три из тысячи, — сказал Вилл.

Оставалось только слить воедино смех и вздох.

Паузу прорезал голос Джима:

— Может… это… сама Смерть?

— Луна-Парк? — Старик раскурил трубку, выдохнул дым, сосредоточенно проводил взглядом его узоры. — Нет. Но мне сдается, что он пользуется Смертью как пугалом. Смерти не существует. Ее никогда не было и не будет. Но мы столько раз, столько лет рисовали ее, силясь осмыслить, раскусить ее, что стали думать о ней как о реальном существе, по-своему живом и алчном. На самом деле, Смерть — это всего лишь остановившиеся часы, небытие, завершение, темень. Ничто. И Луна-Парку достало ума понять, что Ничто пугает нас больше, чем Что-то. С Чем-то можно бороться. А… Ничто? Куда нанести удар? Есть у него сердце, душа, ягодицы, мозг? Нет ничего такого. И вот Луна-Парк, великий крупье, выбрасывает пригоршню Ничего и прибирает нас к рукам, пока мы катимся кувырком от страха. Нет, Что-то он, конечно, показывает нам, за чем может крыться Ничто. Слов нет, эта яркая россыпь зеркал там на лугу — Что-то, притом достаточно крутое, чтобы выбить вашу душу из седла. Чем не удар ниже пояса — увидеть себя девяносто лет спустя окутанным парами вечности, подобными дыханию сухого льда. А прочно тебя заморозив, Луна-Парк играет выворачивающий душу наизнанку сладостный мотив, который пахнет как пляшущие в майский день на веревках свежевыстиранные женские платья и звучит как стога сена под топчущими ногами, и он перебирает все мелодии голубого неба и летней ночи на озере, пока ваша голова не загудит от боя окружающих каллиопу луноликих барабанов. Элементарно. Видит бог, я восхищаюсь грубой простотой их приемов. Дай залп зеркалами по старику, чтобы он рассыпался мозаикой осколков льда, которую один только Луна-Парк способен сложить. Как? Прокрутив задом наперед под звуки «Прекрасного Огайо» или «Веселой вдовы». Но они предусмотрительно не говорят одну вещь тем, кто готов кататься под их музыку.

— Какую? — спросил Джим.

— А такую, что жалкий нечестивец, какой бы облик ни принял, все равно останется жалким нечестивцем. Как ни меняй рост, мозг не изменится. Допустим, завтра, Джим, я сделаю тебя двадцатипятилетним, все равно твои мысли останутся мальчишескими, и это будет бросаться в глаза! Или пусть меня вот сейчас превратят в десятилетнего мальчика — моему мозгу по-прежнему будет полсотни лет, и этот мальчик станет вести себя нелепей и потешнее любых других мальчишек. К тому же связь времен распадется еще в одном смысле.

— В каком? — спросил Вилл.

— Если я вновь стану молодым, моим друзьям по-прежнему будет пятьдесят, шестьдесят, верно? И я навсегда буду отрезан от них, потому что не смогу объяснить, какая муха меня укусила, согласны? Они осудят меня. Я стану им противен. Я уже не буду разделять их влечений, так? Тем более их забот и тревог. У них впереди болезни и смерть, у меня — новая жизнь. Вот и скажите: куда деваться в мире человеку, которому на вид двадцать, а он старше Мафусаила, какой человек выдержит удар от такого превращения? Луна-Парк не станет предупреждать вас, что это равно по действию послеоперационному шоку, а ведь, клянусь богом, так оно и есть, если не хуже! И что же дальше? Вы получаете свою награду: безумие. С одной стороны — новое тело, новое окружение. С другой — чувство вины оттого, что вы оставляете вашу жену, вашего мужа, друзей умирать, как умирают все люди. Господи, да уже это хоть кого выбьет из колеи. Страхи, боль — есть чем перекусить Луна-Парку. И когда ваш потрясенный ум окутают зеленые пары, вы скажете: хочу вернуться в свое прежнее состояние! Луна-Парк слушает и кивает. Можно, говорит он, — если будете вести себя как следует, вам вскоре вернут ваши годы, сколько там было сброшено — сорок ли, десять. Пообещал — и поезд катит дальше по свету со своими аттракционами, этими безумцами, которые ждут освобождения от кабалы, а тем временем обслуживают Луна-Парк, снабжают коксом его топки.