Мареновая роза - Кинг Стивен

«Конечно, что же еще, – сказала она себе. – Разве на самом деле можно пройти в картину?»

Но разумные доводы не произвели должного эффекта. Между тем мысль о том, что у тележки стоит давным-давно погибшая Уэнди Ярроу подействовала гораздо сильнее.

Очередной порыв ветра опять донес до нее плач ребенка. Рози вдруг заметила новую подробность; на тележке стояла сплетенная из тростника большая прямоугольная корзина, ручку и углы которой украшали полоски шелковой ленты. Над краем корзины свисала кромка розового одеяла явно ручной работы.

– Рози.

Низкий, сладостно чувственный голос. Тем не менее, от его звука по спине Рози пробежали мурашки. Что-то с ним было не в порядке, но неправильность голоса заметила бы только другая женщина – любой мужчина, услышав его, тут же подумал бы о сексе и позабыл обо всем остальном. Однако голос звучал очень неправильно. Плохо.

– Рози, – снова услышала она свое имя и неожиданно поняла; голос только пытался походить на человеческий. Пытался вспомнить, как должен говорить человек.

– Эй, подружка, не вздумай смотреть на нее, – предупредила ее встревоженно женщина в длинном красном одеянии. – Это зрелище не для таких, как ты.

– Нет, я вовсе не хочу смотреть на нее, – ответила Рози. – Я хочу вернуться домой.

– Понимаю, только теперь уже поздно, голубушка, – сказала женщина в красном, поглаживая шею пони. Ее темные глаза смотрели серьезно, губы между фразами плотно сжимались. – И не дотрагивайся до нее, ладно? Тебе она вреда не причинит, да только она не всегда успевает совладать с собой в последнее время. Что-то с ней не в порядке.

– Она покрутила указательным пальцем у виска.

Рози неохотно повернулась к женщине в хитоне и сделала робкий шаг к ней. Ее очаровала изумительно тонкая ткань хитона и бесподобно нежная кожа на спине, обнаженном плече и основании шеи. Кожа казалась гладкой, как самый роскошный шелк. Но выше...

Рози не знала, что представляют собой эти темные пятна, расползавшиеся по шее женщины у самой линии волос, да и не желала знать. Первой сумасшедшей мыслью было, что это следы от укусов, но шрамы после укусов выглядят по-иному. Проказа? Что-то еще более страшное? Что-то заразное?

– Рози, – в третий раз позвал ее сладостный чувственные низкий голос, и было в нем нечто такое, от чего ей захотелось кричать; точно так же у нее временами возникало желание кричать при виде нормановской улыбки.

«Она сумасшедшая. Все остальное, все другие беды – в том числе и пятна на коже

– не так важны. Она сумасшедшая».

Сверкнула молния. Прогрохотал гром. И порыв затихающего на минутку, чтобы возобновиться затем с новой силой, ветра, дующего со стороны разрушенного храма у подножия холма, принес на своих крыльях слабый плач младенца.

– Кто ты? – спросила она. – Кто ты, и почему я здесь?

Вместо ответа женщина протянула правую руку и перевернула ее, показывая старое белое колечко шрамов на внутренней стороне предплечья.

– Эта рана долго кровоточила, а потом в нее попала инфекция, и она воспалилась, – произнесла она своим низким чувственным голосом.

Рози взглянула на свою руку. Только на левую, а не на правую; отметины совпадали в точности. Крошечная жуткая мысль прокралась в ее сознание: если бы ей предложили облачиться в короткий хитон маренового цвета, она надела бы его так, чтобы оставить открытым правое плечо, а не левое; если бы у нее был большой золотой браслет, она носила бы его над левым, а не над правым локтем.

Женщина на холме – ее зеркальное отображение. Женщина на холме-...

– Ты – это я, верно? – спросила она. И тут же, заметив, что женщина с заплетенными в косу волосами шевельнулась, закричала дрожащим пронзительным голосом: – Не поворачивайся! Я не хочу тебя видеть!

– Не торопись с выводами, – остановил ее странный терпеливый тон женщины. – Ты – настоящая Рози, ты – Рози Настоящая. Помни об этом даже тогда, когда забудешь все остальное. И не забывай еще одно: я всегда возвращаю долги. Я плачу. Что ты сделаешь для меня, я сделаю для тебя. Вот почему мы встретились. Таково наше равновесие. Таково наше ка.

Молния вспорола небо; гром обрушился на их головы; ветер засвистел в искореженных ветвях оливкового дерева. Светлые волосы, выбившиеся из косы Мареновой Розы, яростно затрепетали. Даже при скудном свете предгрозового неба они походили на золотые нити.

– А теперь иди, – приказала Мареновая Роза. – Иди вниз и принеси мне моего ребенка.

Младенческий плач достиг ее слуха, словно звук, доносящийся с другого континента, и Рози со страхом, вспыхнувшим с новой силой, посмотрела на разрушенный храм у подножия холма, который как-то странно и неприятно не вписывался в перспективу. Кроме того, она почувствовала легкое пульсирующее покалывание в грудях, знакомое ощущение, преследовавшее ее на протяжении нескольких месяцев после выкидыша.

Рози открыла рот, еще не зная, что собирается сказать, понимая только, что намерена протестовать, но прежде, чем она успела вымолвить хоть слово, на ее плечо опустилась рука. Повернувшись, она увидела женщину в красном. Та предупреждающе покачала головой, снова постучала пальцем по виску и указала вниз, в сторону храма.

Еще одна рука крепко сжала запястье Рози. Она оглянулась и в последний момент успела сообразить, что женщина в хитоне теперь стоит лицом к ней. Ощутив, что ее мозг заполнили образы Медузы-Горгоны, Рози мгновенно опустила взгляд к своим ногам, чтобы не смотреть ей в лицо. Но увиденное – тыльная сторона руки, сжимавшей ее запястье, – тоже было не из приятных. Руку женщины покрывало темно-серое пятно, напомнившее Рози почему-то затаившегося в глубине океанского хищника. Совершенно черные ногти казались мертвыми. Рози продолжала разглядывать руку и заметила, как из-под одного ногтя выбрался маленький белый червь и свалился на землю.

– Теперь отправляйся, – велела Мареновая Роза. – Сделай для меня то, что я не могу сделать сама. И помни: я всегда возвращаю долги.

– Хорошо, – сказала Рози. Ее охватило кошмарное, извращенное желание поднять голову и посмотреть в лицо женщины. Увидеть, что там. Может быть, свое собственное лицо, плавающее под мертвенно-серыми пятнами недуга, который, съедая тебя заживо, одновременно сводит с ума. – Хорошо, я пойду. Я попытаюсь, только не заставляй меня глядеть тебе в лицо.

Рука разжалась, отпуская ее запястье... но медленно, словно готовая в любой момент схватить снова, если хозяйка почувствует хоть малейшие колебания в душе Рози. Затем рука повернулась, и один мертвенно-серый палец вытянулся, показывая вниз, на основание холма, как Призрак приближающегося Рождества, указывающий Эбенезеру Скруджу нужный могильный камень.