Долгая прогулка - Кинг Стивен

— Думал, научусь, — вызывающе сказал МакФриз.

— Говно, правда? — грустно сказал Гэррети.

МакФриз удивленно посмотрел на него и выбросил сигарету.

— Да, — сказал он. — Говно и есть.

К четырем часам радуга исчезла. Дэвидсон, номер 8, поравнялся с ними, сбросив скорость. Он был симпатичным парнем, если не считать россыпи угрей у него на лбу.

— Этому Заку реально плохо, — сказал Дэвидсон. Когда Гэррети его видел в прошлый раз, за спиной у него висел рюкзак, но видимо он успел избавиться от него в какой-то момент.

— Кровь еще идет? — спросил МакФриз.

— Как из свиньи, — Дэвидсон покачал головой. — Забавно, как все оборачивается, правда? Поранься он в другое время, все закончилось бы царапиной, а теперь ему надо швы накладывать. — Он показал на дорогу. — Гляньте.

Гэррети посмотрел и заметил маленькие темные капельки на подсыхающем асфальте.

— Кровь?

— Да уж не патока, — мрачно сказал Дэвидсон.

— Ему страшно? — спросил Олсон бесстрастно.

— Он говорит, что ему насрать, — ответил Дэвидсон, широко раскрыв глаза. — Но мне страшно. Мне страшно за всех нас.

А Прогулка продолжалась.

Бейкер заметил еще одну табличку с именем Гэррети.

— Дерьмо это все, — сказал Гэррети, не поднимая головы. Он шел по кровавому следу Зака, воображая себя следопытом, который выслеживает раненого индейца. След немного петлял, время от времени пересекая разделительную линию.

— МакФриз, — сказал Олсон. Его голос стал мягче за последние два часа. Гэррети решил, что Олсон ему все-таки нравится, несмотря на деланную браваду. Ему больно было видеть, как Олсоном завладевает страх.

— Что? — спросил МакФриз.

— Оно не проходит. Это ощущение, что мышцы обвисли, я тебе говорил. Оно не проходит.

МакФриз ничего ему не ответил. Шрам на его лице выглядел очень бледным в свете заходящего солнца.

— Такое чувство, что ноги могут просто отказать. Как слабый фундамент. Но такого ведь не будет, правда? Правда? - с каждым словом его голос становился все тоньше.

МакФриз ничего не ответил.

— Можно мне сигарету? — спросил Олсон, снова нормальным голосом.

— Да. Оставь пачку себе.

Олсон зажег сигарету, прикрывая спичку от ветра ладонью — с легкостью, которая выдавала немалый опыт, — и показал нос солдату, глядящему на него с вездехода.

— Этот гандон уже добрый час с меня глаз не сводит. У них на это жопа заточена, — он крикнул громче. — Вам же нравится, да, ребята? Ну ведь нравится? Я ведь прав, да?

Кое-кто из Идущих оглянулся на Олсона и тут же отвернулся. Гэррети тоже захотелось отвернуться — в голосе Олсона ясно слышна была истерика. Солдаты невозмутимо смотрели на него. А что если скоро начнут говорить об Олсоне? подумал Гэррети и не смог сдержать дрожи.

К половине пятого они прошли уже 30 миль. Солнце наполовину село и замерло на горизонте багровым шаром. Тучи отошли к востоку, а прямо над головой небо стало черно-синим. Гэррети снова вспомнил о воображаемом утопающем. Впрочем, не таком уж он и воображаемый. Надвигающаяся ночь как приливная волна грозила затопить их всех.

Панический страх стал подниматься по пищеводу. Он вдруг совершенно точно понял, что этот солнечный свет — последний в его жизни. Ему захотелось растянуть эти минуты, продлить их. Ему захотелось, чтобы закат длился несколько часов.

— Предупреждение! Предупреждение 100-му! 100-й, это ваше третье предупреждение!

Зак оглянулся, в глазах его застыло ошеломленное, непонимающее выражение. Его правая штанина была покрыта запекшейся кровью. И вдруг он бросился бежать. Он петлял между Идущими, похожий на внезапно прорвавшегося сквозь свалку игроков рэгбиста с мячом. Но с лица его не сходило все то же ошеломленное выражение.

Вездеход набрал скорость. Зак услышал его приближение и побежал быстрее. Он бежал странно — хромая и подволакивая ногу; рана на колене снова раскрылась, и когда Зак вырвался наконец вперед, обогнав основную группу, Гэррети заметил как капельки свежей крови разлетаются от его колена во все стороны. Зак взбежал на вершину очередного подъема, и его силуэт, застывший на какое-то мгновение в полушаге, ярко отпечатался на фоне красного неба: неожиданно черная фигура, похожая на бегущее пугало. Потом он скрылся, и вездеход последовал за ним. Двое пустолицых солдат, загодя спрыгнувших с платформы, пошли рядом с основной группой.

Никто ничего не говорил. Все прислушивались. Очень долго ничего не было слышно. Невероятно долго. Только какая-то птица подала голос, да пара ранних майских сверчков, да еще где-то позади прогудел самолет.

Потом раздался короткий хлопок, пауза, еще один.

— Контрольный, — сказал кто-то больным голосом.

Поднявшись на вершину холма, они увидел вездеход, стоящий на обочине примерно в полумиле от них. Из сдвоенной выхлопной трубы поднимался голубоватый дымок. И никаких признаков Зака. Вообще никаких.

— Где Мейджор? — закричал кто-то голосом, грозящим вот-вот сорваться в панику. Голос принадлежал парню с маленькой круглой головой по имени Гриббл, номер 48. — Я хочу видеть Мейджора, мать вашу! Где он?

Солдаты, шедшие по краю обочины, не ответили. Никто не ответил.

— Он что, еще одну речь произносит? — бушевал Гриббл. — Этим он занят? Ну так вот, он — убийца! Именно так, убийца! Я... я скажу ему! Думаете, не смогу? Я скажу ему это в лицо! Скажу ему прямо в лицо!

Взволновавшись, он сильно сбросил скорость, почти остановился, и впервые солдаты им заинтересовались.

— Предупреждение! Предупреждение 48-му!

Гриббл нерешительно замер, а затем его ноги начали идти. Он смотрел на них так, словно они предали его. Вскоре группа нагнала ожидающий их вездеход, и тот снова пополз рядом.

Примерно в 4:45 Гэррети поужинал — тюбик с паштетом из мяса тунца, несколько крекеров с сыром и много воды. После этого ему пришлось заставить себя остановиться. Флягу можно получить когда угодно, но новых концентратов не будет до завтрашнего утра... а ему может захочется ночью перекусить. Черт, да ему может понадобится ночью перекусить.

— Может речь и идет о жизни и смерти, — сказал Бейкер, — но на аппетит это уж точно никак не влияет.

— Не могу себе позволить, — ответил Гэррети. — Мне как-то не улыбается свалиться в обморок в два часа ночи.

А вот это уже действительно неприятная мысль. Ты может и не узнаешь ничего. Ничего не почувствуешь. Просто очнешься в вечности.

— Заставляет задуматься, да? — мягко сказал Бейкер.

Гэррети посмотрел на него. В свете угасающего дня лицо Бейкера было нежным, молодым, прекрасным.

— Да... Я тут чертову уйму мыслей передумал.

— Например?

— Например, он, — сказал Гэррети и дернул головой в сторону Стеббинса, который все так же шел в одиночестве, с той же скоростью, что и в самом начале. Его брюки уже почти высохли. Лицо едва можно было разглядеть. Он все еще нес руках оставшуюся половину бутерброда.

— А что с ним?

— Мне интересно, почему он здесь оказался, почему он ничего не говорит? И еще — выживет он или умрет.

— Гэррети, мы все умрем.

— Надеюсь не сегодня, - сказал Гэррети. Он постарался сказать это бодрым голосом, но его вдруг пронзила боль. Неясно было, заметил это Бейкер или нет. Почки Гэррети напомнили о себе. Он развернулся спиной вперед и расстегнул ширинку.

— А что ты думаешь о Награде? — спросил Бейкер.

— Не вижу смысла о ней думать, — сказал Гэррети и пустил струю. Закончив, он застегнул ширинку и развернулся лицом вперед, ужасно довольный тем, что ему удалось провернуться всю операцию, не получив предупреждения.

— А я думаю, — мечтательно сказал Бейкер. — Не столько о самой Награде, сколько о деньгах. Обо всех этих деньгах.

— Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие, — сказал Гэррети. Он смотрел на свои ноги, единственную вещь, которая не давала ему прямо сейчас проверить существует ли на самом деле пресловутое Царство.

— Аллилуйя, — сказал Олсон. — После собрания можно будет освежиться.

— Ты верующий? — спросил Бейкер у Гэррети.

— Да нет, не особо. Но я и до денег не жадный.

— А был бы, если бы как я вырос на картофельном супе и капустных листьях, — сказал Бейкер. — И солонина, когда папа мог позволить себе купить патроны.

— Да, наверное, — сказал Гэррети и замолчал, думая что бы еще такое сказать. — Но все равно, это не самая важная вещь на свете.

Бейкер посмотрел на него непонимающе и немного насмешливо.

— А дальше надо сказать: и в могилу с собой их не заберешь, — сказал МакФриз.

Гэррети глянул на него. На лице МакФриза снова застыла эта кривая, неприятная усмешка.

— Но ведь это правда, не так ли? Рождаясь, мы ничего не приносим в этот мир, и уж точно ничего не можем забрать, умирая.