Вам возвращаю Ваш портрет - Дмитриев Борис

Вот отрекомендовал родного деда опаснейшим врагом народа и в который раз задумался. Дед был потомственный, нет, не граф и не барон, он был потомственный кузнец. Мой прапрадедушка Игнат значился по ревизской сказке крепостным кузнецом у Аксаковых, в Бугуруслане. Если кто помнит книгу «Детские годы Багрова—внука», то это и про него, вернее про ту далекую ушедшую жизнь, в которой дед принимал участие. Игнат слыл знатным кузнецом, известным по всей округе. Нрав имел крутой, силой отличался неимоверной, играючи, голыми руками укрощал самого бедового жеребца. Сразу же по отмене крепостного права он был приглашен уральскими казаками на вольные хлеба. Хороший кузнец в казачьем быту персона первостепенная. Подковать коня, отладить крестьянскую утварь, привести в порядок оружие — все умел дед мой Игнат. По труду, как водилось, и честь. Дедушка получил солидный земляной надел и пользовался всеми привилегиями казачьего сословия. Ему дозволялось беспрепятственно промышлять на Урале красную рыбу, охотиться на дикого зверя, запасаться из леса ягодой, грибами, дровишками.

Сын Игната, а мой прадед Илья, сызмальства был приставлен к кузнечному ремеслу. Мастером он сделался необыкновенным, лучшим по всему батюшке Уралу. Большой удачей считалось для яицкого казака заполучить шашку, сработанную в кузнице моих предков. Сына своего я назвал именем этого славного человека, вот только с ремеслом кузнечным, да еще с совестью случилась у дитятки незадача. Илья прожил девяносто лет. До семидесяти пяти стоял у наковальни, без очков и без единого выпавшего зуба. Уйдя за штат по причине больных ног, Илья каждое утро загодя являлся в кузню и самостоятельно разводил горно, такова была непреодолимая тяга к ремеслу. Молодые мастера безупречно почитали хранителя огненных дел секретов. В знак особого расположения, дедушке ежедневно подносили к обеду стакан житной водки. Вот так в валенках, махнув очередной стакан, старик вышел на порог кузни, вздохнул полной грудью и представил Богу душу. Чего еще желать христианину?

Сын Ильи Игнатьевича, а мой родной дедушка Алексей, разумеется, тоже встал к наковальне и сделался кузнечным мастером высочайшего класса. По достижению срока зрелости молодого парня женили на дочери бондаря, девушке по имени Ульяна, из Саратовской губернии. Кузнецы и бондари традиционно водили между собой верную дружбу, потому что настоящая дубовая бочка стягивалась набором ловко выкованных обручей. Сплоченная трудом и церковью чета сложилась на счастье крепко и жизнетворно, как союз бондарей с кузнецами. Отменное усердие, любовь к жизни, к родной земле позволили молодой семье за короткий срок обустроить надежный крестьянский достаток. К тому же Господь благоволил Ульяне разрешиться рождением четырех, как на подбор, молодцеватых парней. Рожала в поле, прямо по ходу повседневных забот, без повитух и врачебных радений. И вот спрашиваю: если потомственный кузнец и дочь бондаря, одарившие отечество четырьмя сыновьями, объявляются врагами народа, то кто же тогда есть мой народ, и кто его любимые, самые верные друзья? Вопрос этот, как мне представляется, до сей поры не утратил своей актуальности.

Первый раз Алексея и Ульяну брали в начале тридцатых, по доносу. Взяли на зорьке, внезапно, с револьверами наголо. Ворвались в хрустящих кожанах, изнемогали от пролетарского гнева и очень торопились. Имущество экспроприировали незамедлительно, буквально за считанные минуты опустошили зажиточный крестьянский дом. А четверых несмышленых пацанят увезли в областной центр и, вместе с другими отпрысками таких же врагов народа, заперли в уральском кафедральном соборе. Ночью моему отцу удалось сделать под церковными дверями подкоп, и он вытащил через лаз своих из заточения. О судьбе остальных детей никто ничего не знает. Разумеется, кроме тех, кому по революционному долгу знать и исполнять очень положено.

Деда отправили строить из костей, бетона и проклятий знаменитый канал имени «Москвы». Бабушку держали в уральской тюрьме, видимо ломали голову над формулировкой пристойного обвинения, а может гораздо проще, держали из удовольствия. Мой четырнадцатилетний папа, с меньшими тремя братишками, несколько месяцев прятался в балке, под Уральском. Жили тайком, в норе, как волчата, без тепла и одежды. По ночам отец промышлял, делал набеги на посадские огороды, добывал пропитание. Несколько раз приходил ночным гостем к ближайшим родственникам, но двери ему не отворяли. Страх, животный ужас держал страну за горло. Тут уж не до жалости, не до состраданий. Через полгода бабушку неожиданно выпустили, выручила болезнь — брюшной тиф, и она отыскала своих беспризорных мальчишек.