Вам возвращаю Ваш портрет - Дмитриев Борис

Комдив с благодарностью принял из рук ординарца бисером расшитый кисет, крепко заправил самосадом спасенную в водной баталии трубку, часто попыхивая распалил камелек и без всяких предисловий предложил плененному супостату.

— Выбирай на свой вкус, как сам пожелаешь. Хочешь, мы тебя сейчас же, без суда и свидетелей аккуратненько шлепнем из маузера или, как новогоднюю игрушку, подвесим на приглянувшейся Кашкету сосне. Он у нас лучшие в мире удавки плетет, зашморгиваются под собственным весом. А хочешь, соберем малый сход из самых почетных людей, которые своим беззаветным трудом стяжали богатство дивизии и которых ты без зазрения совести обобрал под чистую. Пущай посмотрят в твою ненасытную харю, пусть на свой лад судьбу рыжей шкуры решат. Может на радостях, герои труда последние портки с себя снимут, может, от счастья навесят на тебя трудовые свои ордена. Даю верный шанс напоследок чуток отличиться, сам выбирай справедливый исход.

Пришедший в волнение пленник, оторвал от столешницы поникшую голову. В этот самый момент, над центральным пеньком, в бреющем полете пилотировала стая голодных грачей. И один из них, видимо не на очень тощий желудок, умудрился таки послать из глубин птичьей души свой сердечный, большевистский привет. Привет смачно шлепнулся в аккурат перед носом плененной контры и, понятное дело, был воспринят им как самое доброе предзнаменование, указывающее на благополучную развязку принимающей совсем не смешной оборот канители. Воодушевленный воистину доброй вестью Чумайс, задрал к небу нюхающую воздух морду, поворочал в разные стороны конопатой шеей и неожиданно смело заявил Чапаю:

— Выбор какой—то не очень заманчивый Вы мне предлагаете. Это все одно, как выбирать между прыганьем вниз головой из аэроплана или дирижабля. С другой стороны, весьма любопытно взглянуть, что же это за почетные люди такие, у которых я вот так взял и отобрал все их электростанции. Вы, простите, каких именно знаменитых трудяг пригласить желаете на это судилище? Уж не тех ли, которые в азарте большевистских свершений поуродовали великие русские реки, загадили землю, моря. В довершение наклепали горы бесполезных танков, ракет, а потом вместо «здрасте», взяли все эти гадости сами и уничтожили. — Далее, все больше наглея, с явной иронией продолжил Чумайс. — Была бы моя воля, с превеликим удовольствием отвалил бы каждому из ваших красноармейцев по собственному Чернобылю, в награду за их героический труд, пускай наслаждаются. Я, Василий Иванович, может и не замечен в грандиозных пролетарских свершений, однако гадостей в дивизии не наворотил, никого в расход не пускал и над матушкой природой нашей никогда не знущался. А это по нынешним революционным временам чего—то да стоит. Комдив по понятным причинам вовсе не собирался углубляться в провокационную суть чумайсовских демагогий, зачем уводить простую ситуацию в бурелом сомнительных обстоятельств, в которых нет ни нужды, ни желания разбираться. В самом деле, при чем здесь ракеты, при чем изуродованные русские реки, когда вопрос стоит предельно ясно — с какой это стати рыжая сволочь присвоила обретенные тяжким трудом общественные богатства? Его послушать, так он единственный спаситель природы и только потому, что всю жизнь провалял дурака. Чапаю опять навязчиво припомнились теплые Анкины груди, опять захотелось укрыться в них от всех беспокойных революционных хлопот. Василий Иванович, очарованный прелестью былых интимных воспоминаний на короткое время расслабился, даже трубкой перестал пыхтеть. Потом резко оборвал наваждение, поскольку снова не кстати привиделся рядом с обнаженной пулеметчицей незнакомый штабной офицеришка и, словно читая написанное, сообщил свое непреклонное решение.

— Всем слушать мою команду, приступать к исполнению без проволочек. Контру передать в распоряжение Кашкета, под его трибунальную ответственность. Глаз не спускать. В случае любых провокаций стрелять на поражение. Ты, Петька, прыгай верхом на коня и дуй немедленно в расположение. Отыщи и доставь на тачанке нашу славу и гордость Донбасса, Алешу Стаханова, само собой, при всех орденах и прочих рабочих регалиях. Человек он заметный, даже ростом подлиннее долговязого фарцовщика будет, может лично захочет золотые коронки ему посчитать. Если знатный шахтер молоточком отбойным хорошенько приложиться, то и денщиковые плоскогубцы окажутся здесь ни к чему. Еще доставишь в Разлив любимую нашу колхозницу, трактористочку Пашу Ангелину. Не обязательно ей на «Форзоне» сюда приезжать, но серпок, передай, пусть прихватит, сердцем чую, работенка с серпом впереди намечается. Пока что ограничимся парочкой этих, знаменитых героев труда, будет мало, подключим еще сталеваров, а может доярок или ткачей. Вот как они порешат, к какому придут соглашению, тому так и быть. Обнаружат в сердце своем сочувствие к хапуге Чумайсу, проявят любезность, честью полного Георгиевского кавалера клянусь, враз отпущу на все стороны. А коли нет, от имени всего трудового народа пустим в расход. Мы люди военные, под присягой клялись выполнять волю честных людей, на том дивизия наша стоит.