Год длиною в жизнь - Арсеньева Елена

Предчувствия, как поется в одной известной арии из одной известной оперы, ее не обманули. Ровно через неделю Дудак позвонил сам и сообщил, что на след преступника напали, в краже подозревается известный московский вор Слезкин. Якобы мелькнул он в Энске у дружков и исчез. В воровской среде ходят слухи, что он сорвал крупный куш, а поэтому счел необходимым скрыться. По станциям железной дороги разосланы ориентировки, но Слезкин как в воду канул. В Москву он пока не вернулся, а куда подался – неизвестно.

– А когда будет известно? – слабым голосом спросила Рита.

– Надо подождать, гражданка Ле Буа, – с утешительной интонацией проговорил Дудак.

Рита вздохнула. Когда кто-нибудь из милиционеров называл ее гражданкой, она чувствовала себя какой-нибудь там графиней или герцогиней, которой палач вежливо протягивает руку, чтобы помочь взойти на помост гильотины.

– Сколько же еще ждать? – воскликнула она в ужасе.

– Наши органы работают день и ночь, – внушительно изрек Дудак.

– Я не сомневаюсь, что ваши органы работают день и ночь, – проговорила Рита, с трудом сдержав нервический хохот. – И все же…

– Послушайте, гражданка Ле Буа, – голос Дудака набирал суровости, – у вас что, есть основания пожаловаться на гостеприимство советского государства? Какие именно? Вы живете в лучшей гостинице города. С вас никто не требует оплачивать номер, вас бесплатно кормят в буфете и ресторане, причем вам предоставлен самый широкий, неограниченный выбор блюд. Так это или не так?

– Так, но…

– Нет, вы скажите, скажите, если что не так! – настаивал майор. – Неужели полученная мною информация неверна?

– Верна, верна! – вздохнула Рита. – Но я просто хотела узнать…

– Я вот что вам скажу: ждите, гражданка Ле Буа! Ждите, а тем временем ближе общайтесь с советскими людьми, сходитесь с ними запросто, задушевно, смотрите на нашу жизнь без очков и без шор, как сказал некогда наш знаменитый поэт, глазами жадными хапайте, смотрите, что в нашей стране хорошо!

Дудак внезапно осекся, словно кто-то вошел в его кабинет и схватил за горло. Рита подождала, пока он заговорит снова, не дождалась и сама закончила строку:

– …и что хорошо на Западе.

– Вы знаете эти стихи? – безмерно удивился Дудак. – Странно.

– Что ж тут странного? Я хорошо знаю русскую поэзию, советскую – тоже. Маяковский любил Европу, любил Париж.

– Ну, он просто отдавал дань гостеприимству французов!

– В самом деле? – И хоть все это не имело ни малейшего отношения к предмету разговора, Рита не могла удержаться, чтобы не процитировать свое любимое:

– Ну вот видите! – радостно вскричал Дудак. – Даже Маяковский признал, что Москва лучше Парижа. А Энск, уверяю вас, ничем не хуже Москвы. Скоро начнутся спектакли в театрах, вы можете хоть каждый вечер ходить в любой. Только позвоните заранее – и я устрою вам контрамарку хоть в оперу, хоть в Театр комедии, хоть в ТЮЗ или Кукольный театр, в филармонию или консерваторию. А главное, повторяю, поближе общайтесь с людьми! У вас ведь тут, насколько мне известно, родственники, а вы их совершенно игнорируете. Это нехорошо, гражданка Ле Буа.

Положив трубку, Рита тупо уставилась в стену.

Нет, не станет она следовать совету товарища Дудака и общаться с родственниками. Дообщалась, довольно с нее! Не до родственников сейчас. Нужно как можно скорей пообщаться с Федором и рассказать ему о том, что она доселе от него таила. Тревожась о пропавших документах, Рита несколько расслабилась, тем паче что чувствовала себя куда лучше, теперь ее тошнило не от всего на свете, а, так сказать, выборочно. Только от особенно тяжких мыслей – и от запаха растительного сала, но, к счастью, в отеле на нем не готовили.

Понятно, почему ей легче, – говорят, самый сильный токсикоз у беременных бывает в первые три месяца. Ее три месяца закончатся через неделю. Она уже не успеет сделать аборт в Париже. Значит, нужно срочно устраивать это здесь. Но как? Кто возьмет ее в больницу? У нее же нет документов. И чтобы получить направление в больницу, необходимо сдать анализы. Время… Времени у нее нет!

Федор должен помочь. Должен, должен!

Кажется, даже в госпитале Сент-Анн, когда Федор Лавров смотрел на искалеченные ноги Риты, и позже, на бульваре Мадлен, когда он прикрывал ее от пуль, у него не было такого испуганного лица. Честно говоря, он вообще никогда не показывал своего испуга. А сейчас…

– Рита, Боже ты мой, – бормотал он. – Как ты могла? И почему, если уж…

Федор осекся. Но Рита безошибочно поняла, что он хотел сказать: «Почему, если уж тебе взбрело в голову непременно завести роман в России, ты не позвала меня, того, кто любил тебя всегда и любит до сих пор?»

– Господи, я не знаю! – отчаянно стыдясь, воскликнула она. – Меня словно бы сила какая-то к нему толкала. Немезида… Слышал про такую богиню?

– Немезида – богиня возмездия, – вздохнул Федор. – За что же ты так отомстила себе?

– С точки зрения эллинов, частная жизнь любого человека не имела никакого значения, люди были всего-навсего орудиями богов, – пробормотала Рита. – Может быть, просто-напросто свершилось возмездие за то, что Дмитрий Аксаков некогда бросил свою жену и женился на моей матери.

– Ну да, предполагается, Александра Константиновна должна быть счастлива таким раскладом! – горестно усмехнулся Федор. – Ты беременна от ее внука! Хорошенькое возмездие… Кому? Только ли тебе? Представляешь, что будет с Александрой Константиновной, с Ольгой, если они узнают? Довольно, что выяснилось, кто ты на самом деле! Ох, Рита, Рита, что же ты наделала…

– on Dieu и Боже мой, да я виновата только в том, что я живая женщина! – теряя голову, закричала Рита. – Скажи, ты можешь мне помочь? Можешь найти врача? Надеюсь, у вас аборты не запрещены, в вашем первом в мире государстве рабочих и крестьян? А то я что-то такое слышала…

– Аборты в самом деле у нас были под запретом с тридцать пятого по пятьдесят шестой год, – угрюмо кивнул Федор. – Но для нас ситуация все равно складывается не лучшим образом. В больницу я тебя тайком пропихнуть не могу. Если к Дудаку пойти, рассказать… он позвонит в любую женскую консультацию…