Год длиною в жизнь - Арсеньева Елена

Видимо, он хотел ее успокоить. А может быть, предупредить. В тот же день у нее начались роды (на две недели раньше срока). Ребенок родился мертвым. Рита лежала без сознания и не видела девочку, ей сказали все потом. Нина сказала. Лев Михайлович стоял рядом и тяжело вздыхал.

– Может быть, вы желаете увидеть тело? – осторожно спросил он наконец.

– Не тело, а тельце… – пробормотала Рита. – Нет, я не хочу.

– Может быть, вам чего-нибудь принести? – сочувственно пробормотал доктор.

– Метерлинка, «Синюю птицу».

Нина взглянула дикими глазами, но Лев Михайлович понимающе кивнул.

И книги, и любые продукты, так же, как и хорошую косметику, Рите привозили по первому слову. В самом деле, узилище ее было весьма комфортабельно, а тюремщики очень предупредительны.

Книжка была точь-в-точь как у Павла: синяя, с кремовыми плотными страницами, 1908 года издания, набранная по старой орфографии. Только на титульном листве и на семнадцатой странице стояли круглые некрасивые штампы: «Энская областная библиотека».

Рита перелистала томик.

« Тильтиль . А те двое, что держатся за руки и поминутно целуются, – это брат и сестра?

Ребенок . Да нет! Они очень смешные… Это влюбленные.

Тильтиль . А что это значит?

Ребенок . Понятия не имею. Это старик Время дал им такое шутливое прозвище. Они не могут наглядеться друг на друга, все целуются и прощаются».

Нет, они ошиблись, эти влюбленные, которым казалось, что они созданы друг для друга. Им казалось, что они двое во всем мире, а оказалось, каждый из них прежде всего не мужчина и женщина, а две страны. Две враждующие системы, как пишут в здешних газетах. То, что с ними произошло, было всего лишь попыткой наладить мирное существование. Попытка провалилась.

Рита зашуршала страницами. Вот оно.

«Лазоревый Ребенок, протиснувшись, подбегает к Тильтилю . Здравствуй, Тильтиль!..

Тильтиль . Вот тебе раз! Почем он знает, как меня зовут?

Ребенок, который только что подбежал, крепко целует Тильтиля и Митиль.

Ребенок . Здравствуй! Да поцелуй же меня! И ты тоже, Митиль! Ничего нет удивительного, что я знаю, как тебя зовут: ведь я твой будущий брат…

Тильтиль . А ты что, хочешь к нам прийти?

Ребенок . Ну конечно! На будущий год, в Вербное воскресенье…

Тильтиль . А потом что ты сделаешь?

Ребенок . Потом?.. Потом я от вас уйду.

Тильтиль . Стоило приходить!..

Ребенок . Разве это от нас зависит?..»

Рита попросила унести книгу.

Разве это от нас зависит?

От нее не зависело ничего. Она случайно, независимо от своей воли, встретилась с Георгием. Если бы она чинно явилась в дом Аксаковых – Русановых в образе зарубежной тетушки, все было бы иначе. Но вот одна нечаянная встреча, потом другая… Все и пошло кувырком. Все попало во власть их неудержимого влечения друг к другу, а потом – во власть чужой, недоброй воли.

Да почему – недоброй? Если оторваться от своих личных переживаний и посмотреть на случившееся абстрактно, люди, которых Рита считает своими мучителями, всего-навсего исполняют долг перед родиной. Перед Россией. Им нет дела, что она – не настоящая Россия, уродливый гомункулус, вылупившийся из большевистской пробирки осенью семнадцатого года. Они любят эту Россию, как родную мать, не обращая внимания на ее безумие и уродство. Наверное, ребенок, дочь, если бы она осталась жива, тоже любила бы ее, Риту, несмотря на все безумия, которым она была подвержена, несмотря на ее ошибки и грехи, несмотря на то, что мать родила ее от человека, к которому даже близко не должна была подходить…

Потому, видать, и не родила!

За что она зла на Георгия? За то, что Родину свою он любил больше, чем случайно встретившуюся на его пути женщину? Так и должно быть у настоящего мужчины. И не их с Ритой любовь он принес в жертву Родине – только кучку награбленного золота. Он вернул России то, что было отнято у нее каким-то проходимцем. Он ведь так и сказал в то единственное их свидание, спустя месяц после того, как ее привезли в этот санаторий, а может, в тюрьму.

…Нина вошла со своей сладчайшей улыбочкой:

– К вам молодой человек, Рита Дмитриевна. Сейчас позову. Готовы?

Рита сразу поняла: он. Рука дернулась, чтобы взять зеркало, но она удержала себя. Какой смысл? Она и так знает, что смотреть на нее сейчас нельзя. Страшные отеки на лице! Все-таки далеко не каждой женщине удается безболезненно перенести позднюю беременность. Рите вот не удается. То тошнило, теперь почки не справляются с нагрузкой.

Георгий вошел – и не смог скрыть того, что потрясен ее видом.

– Рита… Боже мой… Тебе так плохо? Мне говорили, что у тебя лучшие врачи…

– А не говорили, когда меня отсюда выпустят? – зло прищурилась она.

– Как же можно? – Он даже испугался. – Ты лежишь… Как это называется? На сохранении беременности. Тебе нельзя много ходить, ты должна постоянно находиться под наблюдением врачей. Вот родишь ребенка, и…

– И что? – Она насторожилась. – Что будет потом? Я смогу уехать и увезти ребенка с собой?

Словно судорога прошла по лицу Георгия.

– Значит, ты решила уехать с ним… С ней… Но это будет, наверное, сложно. На ребенка придется оформлять какие-то документы. И твой паспорт переделывать.

– Ну, поскольку мне все равно придется оформлять новый паспорт…

– Нет, – перебил он, – не придется. Товарищ генерал-майор… то есть я хочу сказать, меня просили тебе передать, что твои документы нашлись. Они поймали вора, Слезкина. Деньги, документы, билеты на самолет – все цело. Но билеты пропали, конечно. Придется брать новые.

Она была так потрясена в ту минуту, что не сразу обратила внимание на «генерал-майора». Поняла только одно: найден ее паспорт. Паспорт французской гражданки Риты Ле Буа. Господи, ей показалось, что с нее свалились веревки! Цепи! Кандалы! Пушечные ядра, которые приковывали к ногам каторжников в Тулоне!

– Где он? Где мой паспорт? – Рита попыталась сесть, но не смогла. Бессильно опустилась на подушки.

Георгий не догадывался помочь, а просить она не хотела. И Нину звать, которая дежурила в коридоре, тоже не хотела.

– Где сейчас мой паспорт?

– В ОВИРе. В отделе виз и регистраций. Тебе продлевают визу. Прежняя уже кончилась.

– Да. И когда я смогу его получить?

– Когда он будет готов.

– А когда он будет готов?

Георгий пожал плечами, отвел глаза.