Тина и Тереза - Бекитт Лора

— Ничего мы с ней не делали! Подумаешь…

— Заткнись! — оборвал Даллас, бросив взгляд на Конрада, и парень умолк.

— Откуда эти люди? — спросил Даллас немного погодя, пытаясь унять бушевавший гнев.

— С сиднейского поезда.

— А вы сами?

— Из Параматта, — нехотя отвечал один.

В Параматте находились каторжные тюрьмы.

— Что ты отчитываешься перед ними! — возмутился второй.

— Послушайте, — сказал Даллас, — будьте людьми! Неужели в вас ничего не осталось… Отпустите его с девушкой, пусть идет с миром! А я останусь и все возьму на себя!

Даллас знал, что договориться с этими парнями можно только одним способом — силой. Силой, что бы там ни плели сторонники милосердия. Но он не мог отказаться от дающей хоть самую малую надежду попытки.

Один из парней жадно разглядывал полуобнаженные плечи и руки Тины (Конрад, к счастью, не видел этого), а другой сказал:

— Ишь прыткий! Отпустить!

Даллас еще о чем-то разговаривал с ними, но Конрад ничего не слышал. Он не пытался привести девушку в чувство, потому что боялся: выброшенная из глубин забытья на берег реальности, раздавленная жестокостью воспоминаний о том, что с ней делали эти скоты, она может не вынести, не пережить возвращения в этот мир.

Вернулись остальные бандиты. Они принесли то, что хотели, — еду и питье, поэтому были возбуждены и, судя по всему, настроены на сообразные обстоятельствам развлечения.

— Что такое? — спросил главный, метнув взгляд на пленников.

— Девчонка еще жива! — сообщил один из парней. — И, похоже, эти двое ее знают!

— Да ну? — развеселился главный. Подошел к Конраду и пнул его сапогом. — Понятное дело: Австралия страна маленькая!

Конрад поднялся с земли и выпрямился в полный рост. Он пронзил стоявшего напротив взглядом темных глаз, и тот, как заметил Даллас, на мгновение смешался.

— Чего ты хочешь? — спросил главный, с наглым интересом разглядывая Конрада. — Тебе нужна ее жизнь? Покупай! Иначе то, что осталось от этой девчонки, достанется моим ребятам!

Конрад чувствовал сильную слабость и жар в груди. Временами рассудок затуманивался, и тело начинала бить дрожь. Очевидно, он все-таки серьезно заболел еще сутки назад, и теперь его состояние усугубилось нервным потрясением.

— Отдай мне ее! — прошептал он, еле ворочая языком.

— Хорошо! — кивнул Блайт. — Но тогда — на колени! Ты сказал вчера, что я скотина, и я намерен доказать тебе, что скотина ты! Точнее, ты сам это докажешь и себе, и всем нам.

Его приспешники сгрудились вокруг. Конрад не двигался, а Даллас, наклонившись, прикрыл собой девушку от взглядов бандитов.

Конрад смотрел на Блайта. Если человек кому-то за что-то мстит, если у его ненависти есть конкретная цель, с ним, как ни странно, можно договориться, ибо в этом случае человек не бездушен. Но перед цинизмом все бессильно. Эта крепость выдержит любую осаду.

— На колени! — повторил Блайт.

Конрад внезапно вспомнил слова своего отца о том, что любого человека можно поставить на колени, каждый рано или поздно бывает сломлен, уступает судьбе во имя чего-то, во имя кого-то! Что ж, если на одной чаше весов жизнь Тины, она перетянет, что бы ни лежало на другой.

Его ноги подломились сами, будто сухие стебли тростника под налетевшим суровым ветром, — ветром, навсегда уносящим прежние времена.

— Так, — сказал Блайт, — хорошо!

Конрад поднял голову. Вид его был страшен.

— Что дальше?

— А ты ждешь продолжения?

Спутники Блайта стояли, не двигаясь, и смотрели на Конрада. Кажется, они не вполне понимали, что происходит. Происходило не бессмысленное унижение одного другим, а сражение двух сил, одна из которых все же была слабее — своим состраданием и любовью.

Но Даллас, наблюдавший это, готов был поклясться, что все осталось на своих местах: Блайт не возвысился ни на дюйм, а достоинство Конрада не умалилось; иные несут в себе то, что дано Богом, от рождения и до конца.

— Смахни пыль с моих сапог! — потребовал Блайт и выставил ногу вперед. — Не понимаешь? Целуй их, ну!

Послышались короткие глуповатые смешки и одобрительный ропот. Атмосфера накалилась донельзя.

— Черт возьми, будьте вы прокляты! — прошептал Даллас, весь дрожа от напряжения. О нем на время позабыли, и он мог бы даже бежать, но душа породила совсем иные стремления.

— Можешь встать, — сказал Блайт, — хотя теперь тебе удобнее ходить на четвереньках. Я сдержу слово — забирай свою девку, хотя она все равно помрет!