Вереск и бархат - Медейрос Тереза

У Себастьяна болезненно засосало под ложечкой.

— В самом деле — счастье, — пробормотал он. Он наблюдал, какое впечатление произвели на Пруденс бессердечные излияния Триции. Даже на фоне крахмально-белой скатерти лицо девушки стало таким прозрачным, что, казалось, побледнеть сильнее было просто невозможно. Пруденс встала из-за стола.

— Кажется, у меня начинается головная боль. С вашего позволения я уйду в свою комнату.

Она не стала ждать возражений Триции. Торопливо покидая столовую, Пруденс едва не столкнулась с пухлой служанкой, вносящей серебряный поднос с засахаренными вишнями со сливками.

— Бог мой, леди Триция! Эта девушка когда-нибудь угробит всех нас.

Себастьян ждал, что Триция заступится за свою племянницу и отчитает служанку за фамильярность. Но вместо этого, губы Триции изогнулись в мягкой улыбке.

— Ваши любимые вишни, сквайр Блейк. Надеюсъ, что тебе, Себастьян, они тоже понравятся.

Рука женщины гладила его бедро под покровом скатерти. Себастьян едва ли это заметил, ибо его взгляд остановился на опустевшем месте на другой стороне стола.

Он резко поднялся, сбросив салфетку на пол.

— С твоего позволения, дорогая. Мне нужно проверить, как мой кучер…

Остальная часть объяснений превратилась в несвязное бормотание. Себастьян зашагал из столовой, толкнув служанку, позволившую себе непочтительно относиться к Пруденс, так сильно, что та отшатнулась.

Коридор был пуст. Себастьян ускорил шаг. Гладкая мраморная облицовка холла тянулась до бесконечности долго. Наконец, он увидел тонкую фигурку со склоненной головой. Девушка уже поднималась по лестнице на второй этаж, скользя рукой по полированным перилам. Бесшумная поступь вора сослужила Себастьяну хорошую службу. Его рука сомкнулась на запястье девушки, прежде чем она услышала его шаги.

Пруденс резко обернулась, стоя на ступеньку выше его. Себастьян увидел в ее фиалковых глазах изумление и боль потери. Он спрятал в своих ладонях руку девушки, слегка поглаживая пальцами пульсирующую жилку на тонком запястье. Как много он хотел сказать ей, как много ему нужно было сказать. Но в этот момент он обнаружил присутствие старика Фиша у них за спиной, топчущегося вокруг горшка с апельсиновым деревом с лейкой в руке.

Непринужденность в общении с женщинами и его красноречие так некстати изменили Себастьяну, сделав его неуклюжим и неловким, словно школьника.

— Ваш отец, мисс Уолкер… мне ужасно жаль.

— Это было давно.

Рука девушки сжалась в кулак, но она не отстранилась.

Себастьян гадал, сколько же гнева и боли таилось за ее холодной сдержанностью. Он сам годами подавлял в себе эти чувства, покорно принимая каждый удар судьбы до тех пор, пока перестал что-либо ощущать. Ему так хотелось притянуть ее голову к себе на плечо и дать возможность горю пролиться целительным бальзамом слез.

Старик Фиш топтался возле растения спиной к ним. Себастьян не мог сдержаться. Он поднял руку и погладил теплую щеку девушки подушечками пальцев. Ее кожа была атласно-кремовой, такой, какой он ее помнил.

— Некоторые раны заживают дольше, чем другие.

Девушка отшатнулась, словно он ударил ее. Гневный взгляд метнулся вниз, к его трости.

— Как ваша старая военная рана?

Себастьян опустил руку. Пруденс повернулась, чтобы уйти.

— Вам лучше вернуться к вашим гостям, милорд. Ваша невеста ждет вас, — холодно сказала Пруденс и, расправив плечи, почти взбежала вверх.

Себастьян расстроенно вздохнул. Он отвернулся от лестницы и встретился с холодным взглядом старика Фиша. Тонкие ноздри дворецкого возмущенно раздувались.

Не обращая внимания на протесты старика, Себастьян вырвал лейку из его рук и перевернул вверх дном. Из нее не вытекло ни капли.

— Дерево росло бы намного быстрее, любезный, если бы ты потрудился налить в лейку воды.

Ангельски улыбнувшись, Себастьян вложил лейку в руки любопытного старца и, сунув трость под мышку, зашагал в столовую.

Пруденс захлопнула за собой дверь спальни, повернула ключ дрожащими руками и прислонилась к ней спиной. В груди была такая тяжесть, словно она взбиралась на крутую гору. Девушка сделала несколько глубоких судорожных вздохов, борясь с чувством, которое неотступно преследовало ее. Окружавшая ее тишина нарушалась взрывами переливчатого смеха Триции, разносившимися по всему дому.

Причиной ее желания убежать было не столько грубое, бессердечное описание тетей смерти ее отца, сколько искреннее сочувствие в глазах Себастьяна Керра.