Несущая свет. Том 2 - Гиллеспи Донна

Серый жеребец словно ожил, он теперь твердо держался на ногах, ветер вздымал его шелковистую гриву, словно гребень. Конь начал ловко уходить из-под ударов неуклюжего гиганта, и вдруг нанес ему молниеносный удар копытами, да так проворно, что зрители не разглядели самого удара, а видели только метнувшуюся серую тень, а затем большую кровавую рану на грязно-коричневой шкуре дикого жеребца.

Серый конь, казалось, летал по воздуху, носимый порывами ветра, время от времени в легком молниеносном скачке нанося удары сопернику; его движения были похожи на причудливый танец под стремительную, одному ему слышную музыку. Грязно-коричневый жеребец не поспевал за легкими движениями своего противника, он не попадал в ритм его огненного танца, и потому все чаще и чаще получал сильные удары, пока не начал ржать от бешенства и обиды, заметно отступая от наседающего соперника и все больше теряя ориентацию и уверенность в себе. Серый в яблоках теперь не только лягал его, но и кусал. Наконец он сделал очень опасный резкий выпад, нанеся ошеломляющий удар прямо по голове дикого жеребца — удар пришелся чуть повыше глаза. Грязно-коричневый великан отпрянул и, качнувшись, свалился на бок. Серый в яблоках тут же подскочил к нему с горящим глазами и начал осыпать бока, круп и брюхо соперника градом резких сильных ударов; удары приходились и по голове поверженного жеребца, так что трещали кости черепа.

Ветер подымал облака пыли, которые застилали взор зрителям, и те не могли рассмотреть подробности происходящего. Он завывал и свистел в ушах, издавая пронзительные звуки, напоминавшие о бескрайних северных просторах, где были погребены далекие предки германцев, где среди льдов была скована вечной мерзлотой праматерь всего живого и неживого, богиня по имени Хаос.

Когда тучи пыли неожиданно рассеялись и ветер внезапно стих, все увидели спокойно стоящего посреди арены серого в яблоках жеребца, низко склонившего голову в благоговейном страхе или сожалении о содеянном, он тянул свою темную морду к неподвижно лежавшему большому телу дикого жеребца. Грязно-коричневый великан был мертв. Затем серый в яблоках жеребец легким грациозным движением вскинул голову и рысцой побежал к забору, истекая кровью, но все же победно и торжественно помахивая поднятым вверх хвостом. Он громко приветственно заржал кобыле, право на обладание которой он завоевал в жестокой борьбе.

Несколько мгновений царила полная тишина. Ауриана чувствовала на себе взгляды всех присутствующих, пристально всматривающихся в нее. Кто, кроме женщины, обладавшей колдовскими чарами, мог распознать в таком жалком неказистом животном бойцовский дух, способный сокрушить мощного соперника?

В толпе начали раздаваться первые негромкие возгласы: «Ганна, ганна!» и «Она невиновна!» Постепенно крики усилились, стали более мощными и единодушными. Люди рассудили, что семья Аурианы, несмотря на пережитый позор сохранила всю свою силу и величие, и эти силы и величие перекрыли последствия недавних зловещих событий. Несокрушимый дух Аурианы спас ее и сохранил от гибели, это была та дева-воительница, которая выдержала противостояние самой Рамис, которая открыла ворота крепости Видо.

Гейзар застыл на месте, не веря своим глазам, его тщедушное тело содрогалось от ярости. То, что конь Аурианы вышел победителем из этой схватки, было чудом. Этого просто не могло произойти! Он многие годы слышал странные рассказы о подвигах этой девушки, и вот он увидел чудо собственными глазами, это тревожило его, пугало, он не хотел верить в очевидность произошедшего. Угрожать можно было смертной женщине, но не полубожественному созданию, в жилах которого тек ихор — кровь богов. Бальдемар вообще не обращал никакого внимания на угрозы Гейзара и причинял жрецу массу неприятностей и вечное беспокойство, однако полем деятельности Бальдемара всегда оставались лишь поля сражений, он не вмешивался в дела таинственных сил и мир духов. Эта же дева была для Гейзара намного опасней, потому что чувствовала себя как дома в обоих мирах.

Ауриана чувствовала себя совершенно обессилевшей, будто из нее выжали кровь и все жизненные Ощущение присутствия Рамис покинуло ее, а в ушах, не смолкая, звенели крики толпы: «Она невиновна!» Сначала Ауриана воспринимала эти возгласы как насмешку, а затем как мольбу, обращенную народом к Гейзару. Ауриана увидела, что плечи ее матери мелко дрожат, и догадалась, что она рыдает. «Почему она плачет — от счастья и облегчения или может быть оттого, что вынуждена вновь принять меня в семью и жить бок о бок с ненавистной ей убийцей Бальдемара?» — думала Ауриана и не находила ответа на свой вопрос.