История любви леди Элизабет - Макнот Джудит

Они посмотрели друг на друга, он с понимающей улыбкой, Элизабет с трудом удерживая смех.

– Возможно, не совсем таким глубоким, мой лорд.

Его глаза заискрились.

– Не хотите ли попробовать поймать ту форель, которой вы лишили меня сегодня утром? Она все еще там, знаете ли, смеется надо мной.

Элизабет расхохоталась, и граф присоединился к ней. Когда их смех утих, девушка взглянула через стол на него, чувствуя себя так, как будто они стали настоящими друзьями.

Так приятно было бы посидеть у ручья, сбросив туфли, в предвкушении показать свое незаурядное умение обращаться с удочкой и леской. С другой стороны, она не хотела ни доставлять ему неудобства, оставаясь в его доме гостями, ни подвергаться опасности, что он передумает насчет их помолвки.

– Если обо всем подумать, – медленно произнесла Элизабет, – то, мне кажется, лучше всего, если мы с тетей отправимся завтра в нашу последнюю поездку.

Ясным и погожим начался следующий день, за окном на деревьях пели птицы, и в лазурном небе весело светило солнце. К сожалению, это был один из тех дней, когда решения проблем, найденные накануне, не казались правильными; и когда лорд Марчмэн подсаживал их с Бертой в карету, Элизабет все еще не решила свою дилемму: с одной стороны, сейчас она не могла здесь больше оставаться, так как добилась, чего хотела; с другой, перспектива появиться в доме Яна Торнтона в Шотландии почти на две недели раньше, чем ее ожидали, и с Бертой вместо Люсинды, ее совсем не привлекала. Чтобы противостоять этому человеку, ей надо было иметь Люсинду рядом с собой, Люсинду, которая ни перед кем не трусила и могла бы, когда нужно, дать совет. Очевидным выходом поэтому было остановиться в гостинице, где они договорились встретиться с Люсиндой, и ждать там ее приезда. Дядя Джулиус, с типичным для него благоговением перед шиллингом и несгибаемой практичностью, разработал, как он назвал, бюджет и дал ей лишние деньги только на случай крайней необходимости. Элизабет сказала себе, что это – крайняя необходимость, а об объяснениях она подумает позже.

Аарон все еще ждал указаний, куда ехать, и Элизабет решилась.

– В Каррингтон, Аарон, – приказала она. – Мы подождем Люсинду там в гостинице. – Повернувшись, она с неподдельной симпатией улыбнулась лорду Марчмэну и протянула руку через окно кареты. – Спасибо, – сказала она смущенно, но очень искренно, – за то, что вы такой, мой лорд.

От комплимента его лицо сделалось пунцовым. Джон Марчмэн отошел в сторону и смотрел, как карета отъезжает от дома Он смотрел, пока лошади не свернули на дорогу, тогда медленно направился к дому и прошел в кабинет. Сидя за столом, смотрел на записку, которую написал ее дяде, и рассеянно барабанил пальцами по крышке стола, вспоминая ее тревожный взгляд, когда спросил, убедила ли она старого Белхейвена не настаивать на своем предложении. «Я думаю, да», – ответила она. И тут лорд Джон принял решение.

Чувствуя себя похожим на нелепого рыцаря в сверкающих латах, бросающегося спасать отвергнувшую его девицу от возможных несчастий, он вынул новый лист бумаги и написал ее дяде другое письмо. Как это всегда случалось, когда дело касалось ухаживаний, лорд Марчмэн терял способность ясно выражаться.

В его письме было написано:

«Если Белхейвен попросит ее, пожалуйста, сообщите мне об этом. Я думаю, я хочу ее первым».

Глава 11

Ян Торнтон стоял посередине большого дома в Шотландии, в котором родился. Сейчас дом использовался как охотничий, но для Яна он значил гораздо больше. Это было для него единственное место, где всегда царит покой, место, куда на время можно скрыться от лихорадочного бега жизни. Глубоко засунув руки в карманы, Ян снова огляделся по сторонам, видя дом глазами взрослого человека.

– Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, он кажется меньше, чем я помню, – произнес Торнтон, обращаясь к краснолицему мужчине средних лет, который протискивался сквозь входную дверь с тяжелыми мешками провизии за плечами.

– Вещи всегда кажутся больше, когда ты маленький, – сказал Джейк, бесцеремонно сбрасывая мешки на пыльный буфет. – Это вот все, кроме моих вещей, – добавил он, вытащил из-за пояса пистолет и положил на стол. – Я поставлю лошадей.

Ян рассеянно кивнул, его внимание было поглощено домом. Острое чувство тоски по прошлому росло у него в груди при воспоминании о годах, которые прожил здесь ребенком. Его сердце слышало звучный голос отца и смех матери, отвечающей ему. Справа от него был очаг, на котором мать когда-то готовила пищу до того, как привезли печь. Под прямым углом к очагу стояли два потемневших стула с высокими спинками, сидя на которых перед огнем его родители проводили длинные мирные вечера, переговариваясь тихими голосами, чтобы не потревожить Яна и его младшую сестру, спящих наверху. Напротив стоял диван, обитый прочным красно-коричневым пледом.