Погоня за счастьем - Линдсей Джоанна

Линкольн недоверчиво покачал головой. Йен рассмеялся и поудобнее устроился в кресле. Поняв, что будущий родственник не собирается оставить его в покое, Линкольн помрачнел.

— Что тебе здесь нужно, Макферсон, если не считать горячего желания вывести меня из терпения?

— До чего же обидчив! А может, я хочу сделать тебе одолжение.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Видишь ли…

— Видишь ли, — перебил Линкольн, — мне необходимо хоть какое‑то убежище в этом доме.

— Замке, — поправил Йен.

— Как угодно, — отмахнулся Линкольн. — И в этом убежище я предпочел бы не видеть тебя и твоих братьев. Считайте эту комнату святилищем, моим собственным, личным владением, наглухо запертым, закрытым, запретным и неприступным для любого из дикарей, разгуливающих по этому самому замку.

— Ты сэкономил бы немало времени, если бы немного помолчал и дал мне спокойно объясниться, — невозмутимо заметил Йен.

Линкольн шагнул к кровати и обессиленно рухнул на перину, но поняв, что это не помогло, прикрыл глаза ладонью и сосчитал до десяти. Потом до двадцати. Хорошо бы иметь еще две руки, чтобы заткнуть уши!

— Мелли мне не просто племянница, она еще и мой друг, и позволь сказать, почему именно, иначе не поймешь все, что я собираюсь тебе высказать.

— Почему бы не придержать язык и не оставить свое мнение, или что там у тебя, при себе? — пробормотал Линкольн.

К сожалению, Йен предпочел проигнорировать его и как ни в чем не бывало продолжал:

— Не знаю, известно ли тебе, но моя мать умерла через год или немногим больше, после моего рождения, так что я совсем ее не помню.

— Мне… мне никто об этом не говорил, — сконфуженно промямлил Линкольн. Йен согласно кивнул.

— Я упомянул об этом, чтобы объяснить, почему, когда наша сестра объявилась сразу после твоего отъезда, я вроде как видел в ней мать, которой никогда не имел. Тем более что она была старше всех нас и не скупилась на нежные слова и участие. С тех пор меня чаще видели в Крегоре, чем дома, особенно после рождения Мелли. Мои братья привыкли иметь дело с детьми, поскольку отец собирал под своей крышей всех сыновей, и каждый год появлялись новые, один младше другого. Но я, самый маленький, никогда не видел новорожденных и потому не отходил от дочери Кимбер. Она меня прямо‑таки приворожила!

— Ты скоро перейдешь к делу?

— Я хочу сказать, что понимаю Мелиссу лучше, чем мои братья, потому что мы стали друзьями. И, как часто бывает в таких случаях, я понимаю ее чувства иногда даже раньше, чем сама она.

— И что же?

— А то, что между вами с первой встречи протянулась какая‑то ниточка. Это было еще не любовью… но чем‑то особенным. Она с первого раза поняла, что хочет выйти за тебя. Да и ты тоже: недаром на следующий день приехал просить разрешения ухаживать за ней. Я слушал и наблюдал. По пути в Лондон она не могла говорить ни о ком, кроме тебя. Нить оказалась такой прочной, что не порвалась, даже когда ты несколько недель не появлялся и она уже начала думать, что больше никогда тебя не увидит.

Линкольн порывисто сел и нахмурился.

— Ты не открыл мне ничего нового.

— Нет, но стараюсь, чтобы ты понял: я все знаю. И, поверь, не меньше тебя хочу, чтобы ты женился на Мел‑ли. По какой‑то причине вы с одного взгляда осознали, что созданы друг для друга. Может, это инстинкт. Я виноват в том, что позволил предвзятому мнению о тебе взять верх, и это затмило мой разум. Но ненадолго. Говорю тебе, парень, я на ее стороне, а следовательно, на твоей. Она мне как сестра. Ты больше не одинок. Не один против всех. Поэтому не сдавайся и не разрешай им взять верх.

— Ты, конечно, понимаешь, что, учитывая обстоятельства, я вынужден усомниться в сказанном тобой?

— Да, — вздохнул Йен, — я так и думал. Но только имей в виду все, что я тебе сказал, если вдруг покажется будто ты не сможешь через это пройти. И запомни, не все мои братья тебя ненавидят. Ты, разумеется, и этому не поверишь. Да, некоторые надеются, что ты не выдержишь и сорвешься, но есть и такие, кто втайне считает, что ты еще всем покажешь.

Линкольн воздержался от комментариев. Кто знает, что на уме у Йена! Вдруг он устроил спектакль, рассчитывая, что Линкольн расслабится и легче попадет в ловушку?

Однако на душе отчего‑то стало легче, и хотя он не подумай поблагодарить Йена, все же понял, что нуждался именно в ободрении. Только так он сумеет протянуть еще несколько дней.