Грех во спасение - Мельникова Ирина

– Что касается вашего мужа, то здесь нет ни капли вымысла, и его ждет очень серьезное наказание и за подготовку нескольких побегов, и за бунт, что с его легкой руки учинили каторжные в остроге.

– Я так и не поняла из ваших слов, почему каторжные вздумали бунтовать? И насколько верно ваше утверждение, будто причиной беспорядков в остроге стал неудавшийся побег? Вы не сумеете убедить меня в Митиной вине, пока я сама не услышу от моего мужа о причинах этого бунта. Надеюсь, вы будете милосердны и позволите мне встретиться с ним?

– Ночью и в таком виде я вас никуда не выпущу! – Граф отвернулся и тихо сказал: – На самом деле он взбунтовался, когда узнал, что ему не позволят попрощаться с вами, и бросился на конвоиров. И первым его поддержал этот поляк, Спешневич... Они обезоружили конвой. Пришлось вызывать подкрепление... Солдаты открыли стрельбу... И если бы Спешневич не заслонил собой Дмитрия, то хоронить пришлось бы не его, а вашего супруга...

– Господи, Янек! – Маша уже не могла сдерживаться. Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала в голос, оплакивая не только смерть Митиного и своего друга, но и все надежды на свободу и обретение долгожданного счастья.

Граф некоторое время сидел молча, потом осторожно коснулся ее плеча:

– Успокойтесь, дорогая! Скоро утро, и вам следует немного отдохнуть. А пока выпейте чаю. Правда, он остыл уже, но жажду утоляет прекрасно!

Маша рывком поднялась и села на постели, поморщившись от боли в спине. Раны немного подсохли, но каждое резкое движение причиняло ощутимые страдания.

Граф протянул ей большую деревянную пиалу с чаем. Маша нервно сглотнула и провела сухим языком по потрескавшимся губам, предвкушая, как холодная влага остудит ее опаленное нестерпимым жаром горло. Но вдруг голос Цэдена вторгся в ее сознание, и она словно наяву услышала слова, произнесенные им торопливым шепотом: «А чай постарайтесь незаметно вылить...» И недолго думая, она ударила графа по руке, отчего пиала отлетела в сторону, а вожделенная влага мгновенно раскатилась каплями по толстому войлоку, закрывающему пол юрты.

– О черт! – выругался граф. – С вами не соскучишься! Ну, чем я вам опять не угодил?

– Простите, – Маша виновато посмотрела на него, – вероятно, я еще не до конца пришла в себя и не совсем правильно поняла вас. Насколько я помню, вы запретили кормить меня сегодня и давать воду, так откуда вдруг такая щедрость? Не хотите ли вы опять усыпить меня?

– Ну хорошо, – проворчал граф и подал ей тяжелую глиняную кружку. – Пейте тогда кумыс, хотя я не уверен, что он придется вам по вкусу.

Но Маша уже не слушала его, жадно прильнув к кружке, она пила и пила прохладную, слегка кисловатую жидкость, отдающую в нос. Не отрываясь, она залпом выпила содержимое кружки и почувствовала, как каждая частичка ее тела словно расправляется и наливается живительной силой. Голова окончательно прояснилась, и даже окружавшие ее предметы перестали двоиться в глазах.

Взглянув на графа, Маша поняла, что события последних дней, бесспорно, наложили тяжелый отпечаток и на государева любимца. Глаза его ввалились, под ними залегли мрачные тени, и даже в уголках рта, постоянно искривленного в слегка презрительной усмешке, появились усталые складки.

– Маша, – он принял пустую кружку из ее рук и поставил на небольшой походный столик рядом с ее кроватью, – давайте еще раз спокойно все обсудим. – Лобанов осторожно взял ее ладони в свои и поднес к губам, прошептав: – Позвольте сказать вам о моей любви, против которой, несмотря на все мои попытки забыть вас, я оказался бессилен. – Он слегка склонил голову перед ней и произнес уже несколько громче: – И если вы примете мою любовь, то, клянусь своей честью и состоянием, никогда не пожалеете об этом. Я не позволю ветерку дунуть на вас, не допущу пылинке сесть на ваши плечики. Обещаю, что вы будете с радостью приняты при дворе, а император выразил желание стать крестным отцом нашего первенца.

– Побойтесь бога, ваше сиятельство! Я все больше убеждаюсь, что вы постепенно сходите с ума. Скажите, как иначе понимать те бредни, что вы позволяете себе изрекать? – От возмущения Маша не слишком заботилась о выборе слов. – Вы несете полнейшую чушь, граф, и даже не отдаете себе отчета в этом! О каком первенце может идти речь, если я замужем и хочу ребенка только от своего мужа? Конечно, я чрезвычайно благодарна Государю за изъявленное им желание, но я не думаю, что он захочет стать крестным отцом ребенка, чьи родители – ссыльнокаторжные.

– Так вы ждете ребенка? – Граф вскочил со своего места и посмотрел на нее сверху вниз, и, бесспорно, в его глазах было неподдельное отчаяние.

Маша пожала плечами:

– К сожалению, пока нет! Но я не теряю надежды, что это произойдет в самое ближайшее время!

– Ну, так я вас смею уверить, что этого не произойдет никогда! – воскликнул Лобанов с откровенным торжеством в голосе. – Даже в случае вашего отказа выйти за меня вы никогда, слышите, никогда не увидите вашего Митю! У меня в кармане распоряжение обер-прокурора доставить опасного государственного преступника Дмитрия Гагаринова в Петропавловскую крепость для проведения тщательного дознания по известным вам обстоятельствам – подготовки и успешного осуществления нескольких побегов каторжных из острога.

– Будьте вы прокляты, граф! – произнесла Маша устало и, стараясь не потревожить раненую спину, прилегла щекой на подушку. – Оставьте наконец меня в покое! Я устала и больше не хочу слушать, как вы наводите тень на плетень, стараясь убедить меня предать собственного мужа. – Она попыталась натянуть на себя одеяло, но от сильнейшего рывка оно полетело на пол.

И в следующее мгновение граф сдернул ее за руку на пол и зажал ей рот ладонью.

– Ах ты, дрянь! – прорычал он, срывая с нее рубашку. – Не хочешь меня по-доброму, значит, терпи по-плохому!

Она изо всех сил пыталась вырваться, но граф перенес руку ей за голову и, захватив волосы в кулак, несколько раз ударил ее головой об пол. Мягкая кошма смягчала удары, но от резких движений открылись раны на спине. Маша вскрикнула от боли. И в это время безжалостные, будто железные пальцы проникли в нее. Она попыталась плотнее сдвинуть бедра, но все было напрасно...

Маша сжалась от стыда и отвращения, а граф окончательно перестал с ней церемониться. Прильнув к ее губам жадным ртом, он терзал, кусал и пытался раздвинуть их языком, а его пальцы мучили ее изнутри. И как Маша ни силилась сбросить его с себя, на этот раз она оказалась намного слабее обезумевшего от страсти насильника.

Она попробовала поймать графа за волосы, оттянуть его от себя, чтобы хоть на мгновение избавиться от захвата измучивших ее губ. Лобанов приподнял голову, посмотрел на нее точно остекленевшими глазами и молча отвесил ей сильную пощечину. Маша почувствовала, что еще секунда – и она потеряет сознание от стыда и от боли, раздиравшей ей спину. К тому же ее опять затошнило, и она застонала от бессилия и понимания того, что сейчас произойдет с ней.