Грех во спасение - Мельникова Ирина

Маша понимала, что Васена ищет лучшую дорогу или проверяет, нет ли какой опасности поблизости. Перед отъездом она велела всем положить ружья перед собой на седло и приготовиться к любым неожиданностям. Из этого Маша поняла, что она тоже не доверяет Цэдену и боится засады, которую очень легко устроить в этаких дебрях.

Накануне вечером Антон настоял, чтобы Маша и Прасковья Тихоновна спали в балагане, а он и Васена устроились голова к голове у костра, и долго женщины слышали их шепоток. И Маше показалось, что Васена чем-то расстроена.

Она попыталась выведать у Прасковьи Тихоновны причины плохого настроения охотницы, та долго отнекивалась, мол, ничего не знает, потом, поворочавшись с боку на бок, проворчала:

– Знамо дело, с чего ей веселиться! Антон намедни объявил ей, что уйдет с вами на Амур, если получится, конечно, вас освободить. Васька – девка гордая, а тут словно с ума сошла, меня даже не постыдилась, расплакалась, просила его остаться. Только что в ногах не валялась, молила Антошу, а он тоже с лица спал, побелел весь, но сказал, как отрезал: «Я слово старому князю дал, что ни по какому случаю Марию Александровну не оставлю! И если не смогу их с Дмитрием Владимировичем освободить, сам коменданту сдамся и пойду за ними вслед в острог!» – Прасковья Тихоновна тяжело вздохнула, почесала голову. – Вот и злится Васька, волком на всех глядит, а на тебя, Машенька, в особенности. Думаю, у них с Антоном дела далеко зашли. Тяжело ей будет одной. Ни девка, ни баба, ни мужняя жена. Хорошо, если еще не понесла от него, а то совсем худо придется. Конечно, я ее не оставлю, но без родных в нашей глухомани, да еще с дитем на руках, небо-то с овчинку покажется. – Казачка перевернулась на спину, зевнула во весь рот и перекрестилась. – О-хо-хо! Грехи наши тяжкие. Знать бы, где споткнешься, соломки бы заранее подостлал!..

– А почему бы ей не уйти с нами? Ведь Васену ничто в Терзе не держит? – поинтересовалась Маша.

– Вот возьми и предложи ей. Она тайгу как свои пять пальцев знает. Никаких проводников не надо будет. Выведет к Амуру лучше мужика какого. Да и не зря она меня вчера пытала, как к Чертову ущелью выйти. Туда тайная тропа раньше была. В прежние времена хунхузы по ней в Китай уходили, потому и прозвали ее «Слезы хунхуза». Шибко трудная да опасная, наплачешься, пока пройдешь.

– А для чего ей нужно Чертово ущелье?

– А через него самый короткий путь к Амуру. За неделю можно добраться, а вкруговую все две уйдет, а то и больше.

– А вы ходили через это ущелье?

– Что тут скрывать, ходила, – вздохнула Прасковья Тихоновна, – еще при Захаре, но это лет пятнадцать назад было, а то и двадцать. Подзабыла уже кой-чего... Надо будет в сундуке посмотреть. Помнится, у Захара Данилыча старинная китайская карта была. Маньчжур один подарил. Так там и тропа эта вроде была отмечена, и путь из ущелья. Но через горы так и так придется идти. Непростое это дело, Машенька. Аргунь там в узкой трубе бежит. Мой Захар говорил, бывало, кто те пороги пройдет, две жизни проживет. Я сама видела бревна, что ниже порогов на отмелях валяются. Топором так их не ошкуришь, как вода и камни... Кору, что чулок с ноги, снимают. Ни сучка, ни веточки не остается...

– Вот поэтому нам и понадобится Васена, чтобы помочь благополучно выйти к Амуру, и как можно скорее, – задумчиво произнесла Маша. – Но как ее уговорить, Прасковья Тихоновна?

– Этого уж я не знаю. Девка-то хозяйством обросла. Дом – справный, скота – полный хлев. Всю жизнь она в нищете жила, только-только на ноги встала, и вдруг все бросить? А если что у вас не получится? Куда ей после деваться?

Маша сжала руки в кулаки и с расстановкой прошептала:

– У нас все получится, Прасковья Тихоновна! У нас обязательно все получится!

– Ну, смотри! – так же шепотом ответила казачка. – Попробуй, поговори с ней или Антону доверь. Он-то уж точно подход найдет, особливо ночью. – Она хихикнула и приподняла голову. – Вон, смотри! Кажись, ушли договариваться!

Маша посмотрела в сторону костра и усмехнулась вслед за казачкой. Антон и Васена исчезли.

Она осторожно прилегла на войлок, устилающий дно балагана, и вздохнула. Более всего на свете ей захотелось прижаться сейчас к Митиной груди, ощутить его дыхание на своих губах... Как покойно и мирно стало бы на душе, а уж счастлива она была бы и вовсе безмерно!

Сердце ее болезненно сжалось. Каково ему сейчас в открытой всем ветрам и дождям клетке. Вряд ли Мордвинов расщедрился и позволил Мите пользоваться одеялом. Голый деревянный пол, низкий потолок...

Маша представила, какие мучения испытывает сейчас ее любимый, и стиснула зубы, только бы не заплакать, не закричать в голос от отчаяния. Уже четвертые сутки проводит он в цепях, в тесном ящике, где нельзя не то что выпрямиться во весь рост, но даже вытянуть ноги...

Она принялась читать про себя молитву Пресвятой Богородице, чей образок должен висеть на Митиной груди, конечно, если комендант не распорядился отобрать его. С него станется! Старая хитрая обезьяна! Маша с трудом сдержалась, не произнесла эти слова вслух, боясь разбудить Прасковью Тихоновну. И чтобы отвлечься от мыслей о вероломстве Мордвинова, принялась размышлять о поступке бурята. Лишь бы Цэден не обманул, лишь бы ему удалось спасти Митю. После недавнего разговора с бурятом она почему-то поверила в успех и теперь молила бога, чтобы ему хватило ума, хитрости и изворотливости освободить Митю. Ротмистр, вероятно, намеренно не захотел поделиться с ними своими планами. И Маша могла только догадываться, что это, должно быть, очень необычный способ, если он предложил им встретиться недалеко от лагеря. Выходит, не боится погони? А почему? Исчезновение опасного преступника, которого стерегут не менее пяти конвойных, пускай даже Цэдену и удастся каким-то таинственным образом их обезвредить, почти сразу же обнаружится. И с десяток казаков тут же устремятся в погоню. А бурят ее, по всему видно, не боится. Как Маша ни ломала голову над этой загадкой, решить ее так и не смогла...

Тайга глухо шумела за берестяными стенами. Маша долго вслушивалась в осторожные шелесты и шорохи. Мелкая лесная живность вышла на охоту. Иногда вслед за осторожным шуршанием следовала небольшая возня и жалобный писк жертвы. Все было как прежде: кто-то успешно охотился, кто-то расставался с жизнью...

Маша вздохнула, положила ладони под щеку, слегка поворочалась, устраиваясь удобнее, и неожиданно быстро заснула. И ни она, ни похрапывающая рядом казачка так и не узнали, как долго плакала всю эту ночь на груди у своего любимого Васена...

...Рука Прасковьи Тихоновны легла на холку Машиного коня. Девушка вскинула голову. Антон, склонившись к Васене, что-то быстро сказал ей. Охотница кивнула согласно головой, спрыгнула с лошади и, прихватив ружье, ящерицей скользнула между огромных камней и в мгновение исчезла из виду.