Два шага до рассвета - Неволина Екатерина

Артур при виде их забеспокоился и вскочил на ноги.

— Погоди, — остановила я его. — Я их знаю, это ко мне.

Эти слова сорвались с языка прежде, чем я вообще успела подумать. Если бы Артур спросил у меня что‑нибудь, я пришла бы в замешательство, но он, так и не задав ни одного вопроса, опустился на землю и принялся ждать.

Подойдя к нам, старуха остановилась, а Хугин, свесив розовый язык, рассматривал нас со своей всегдашней любознательностью.

Артур, грациозно вскочивший на ноги, когда странная пара приблизилась к нам, поклонился старухе.

— Может быть, присядете, мадам? — Он стащил с себя куртку и расстелил ее на ступеньках лестницы.

Старуха одобрительно кивнула, но села не сразу, все еще пытаясь отдышаться.

Наконец хрипы перестали терзать ее тощую грудь, и она, тяжело опустившись на выщербленные ступеньки старой церкви, перевела дыхание.

— Вот ведь, голубки, — проговорила гадалка, массируя грудь костлявой грязной рукой, — годы у меня уже не те, чтобы резво бегать, а вы заставляете старую, больную женщину скакать за вами по всему кладбищу, — она неодобрительно поглядела на нас.

Хугин сел рядом с ней и чуть склонил набок голову, будто прислушиваясь к ее словам.

— Простите, мадам, но с кем имею честь? И разве мы договаривались с вами о встрече? — Артур вопросительно посмотрел на меня и, переведя взгляд на старуху, кивнул, будто отвечая на собственный вопрос.

Я растерянно развела руками. Сама не знаю, чем мы заслужили упрек и каким образом могли заставить старуху, как она выразилась, скакать за нами по всему кладбищу.

Гадалка хихикнула. Ее черные глаза сверкали вовсе не старческим светом, а взгляд, обращенный к Артуру, можно было даже счесть кокетливым.

— Эх, ребятки, — сказала она, — молодой человек правильно догадался. Я из тех, кто видит судьбы. Люди называют нас по‑всякому. Ведьмами, колдуньями, магами — каких только словов‑то не придумали. Ну да бог с ними, — странно, мне почему‑то показалось, что старуха произносит слово «бог» по‑особенному, будто имеет в виду какого‑то конкретного бога, но не того, коего обычно поминают всуе люди.

Хугин кивнул, видимо, одобряя слова старухи, и она продолжила:

— Полина мне не чужая. Уж кому, как не мне, ее семью знать. Отец ее вот только больно самостоятельный был. Никого слушать не хотел.

Я затаила дыхание: неужели она и вправду может рассказать о моих родителях?…

— Вот и Полина‑то вся в него пошла, — снова вздохнула старуха, хитрым глазом покосившись на Артура. — Я же ее предупреждала, предупреждала, а она, дитя малое, в самую‑то трясину и полезла.

— Р‑ррр! — подтвердил правдивость ее слов Хугин.

Видимо, спешить эта парочка не привыкла, но Артур многозначительно покосился на склеп, из которого мы вышли, и старуха, в очередной раз проявив недюжинную осведомленность и сообразительность, затрясла седой головой:

— Да‑да, знаю, касатик, некогда нам тут засиживаться да языки точить. Опосля обо всем и поговорим. А сейчас помогу уж Полиночке, сиротке‑то нашей, — запричитала она дребезжащим голосом так старательно, будто играла в театре роль доброй старой бабушки. — Ступайте, голубки, за мной. Старая Софья ужо вас спрячет. Так, что твоим век не сыскать. Разве что сам их туда выведешь, — она уставилась на Артура.

Я хотела закричать, что Артур не предатель и никогда не приведет вампиров к тайному убежищу, но он, глядя старухе в глаза, серьезно ответил:

— Спасибо, я буду стараться.

— Знаю, милок, знаю, — снова закивала, вернее, затрясла патлатой головой гадалка. — Великую силу тебе любовь дала, раз тому, кто кровь тебе дал, сопротивляться можешь. Поэтому и пришла. Иначе никак не справиться. Ну что же, идем. Старым‑то косточкам только в могилке и отдохнуть. Эх, нет мне, горемычной‑то, все покоя…

Она глубоко вздохнула и, тяжело опираясь одной рукой на протянутую руку Артура, другой — на суковатую палку, поднялась с крыльца:

— Пошли, голубки, пошли. А Хугин за нами след хвостом заметать будет. Он на это дело большой мастер… Никогда не разыщут.

Пока мы тащились к воротам, я пыталась расспросить ее про Хугина: и вправду ли его я видела во снах, но старуха лишь кряхтела да жаловалась на тугоухость, и я не стала докучать ей.

Надеюсь, у меня еще будет время, чтобы расспросить ее обо всем в подробностях.

У ворот кладбища я оглянулась. Покосившаяся церквушка едва виднелась вдали.

«Господи, — прошептала я, хотя никогда не умела молиться, — прими душу рабы твоей Жюли и не прогони ее от ступеней рая. Даруй ей встречу с любимым, а также прими душу Лиз и прости ей все прегрешения».

Когда мы вышли за пределы кладбища, оказалось, что расположено оно в черте города, и старуха повела нас по улице, бормоча что‑то насчет того, что лучше прятать иголку в стоге сена, а елку — в лесу. Несмотря на преклонные годы, она явно не слишком доверяла всяким транспортным средствам, поэтому весь путь мы проделали пешком, потратив на это приблизительно час.

Нашей целью оказалась старая девятиэтажка в одном из спокойных спальных районов города.

— Вот, — сказала старуха, оглядывая здание с такой гордостью, как будто это был дворец, построенный известным архитектором, — здесь вы пока и будете жить. Поживете недельку‑другую, а там посмотрим.

Мы подошли поближе.

Старушки, сидящие на лавочке у подъезда, увидев нашу спутницу, довольно заулыбались.

— Здравствуй, Петровна! Ой, а внучка‑то как подросла! Уже невеста! — загалдели они.

Наша старуха в рекордные сроки поговорила с каждой, и мы вошли в подъезд.

— Ну и ловко вы с ними! Они что, приняли меня за вашу внучку? — спросила я, когда мы, вместо того чтобы сесть в лифт, принялись подниматься по лестнице.

— Эх, дитятко, мало ли можно, умеючи, — вздохнула старуха и остановилась в пролете лестницы, тяжело переводя дух, — за мои‑то годы с кем угодно общаться научишься, а верные люди, запомни, нигде не помешают.

Хугин, всю дорогу следовавший за нами и вызывавший мой самый живой интерес (а правда ли он, как сказала старуха, хвостом следы заметает или это просто такое образное выражение?…), поднырнув у нас под ногами, пошел первым.

У неприметных дверей расположенной на третьем этаже квартиры он остановился и, повернув к старухе как всегда оскаленную, будто улыбающуюся морду, тихо гавкнул.

Она немного постояла, переводя сбившееся от подъема дыхание, порылась в карманах широкой черной юбки, забрызганной по подолу высыхающей грязью, и, выудив оттуда одиночный ключ, повернула его в замочной скважине и открыла дверь.