Обманутые иллюзии - Робертс Нора

- Ой, да он какие-нибудь новые придумает.

Люк кивнул и задумался. У него уже очень неплохо получались те фокусы, секреты которых он, подольстившись, выманил у Роксаны. И не меньше часа в день он тренировался с наперстками. Но теперь все это надо было показать Максу. Он не пережил бы, если бы его выбросили из программы.

- Папа дал мне денег на мороженое, - она высунула голову через балконную дверь. - Хочешь?

- Нет, - Люк был слишком занят, чтобы отвлечься на угощение или компанию восьмилетней девчонки. - Иди отсюда, ладно? Мне надо подумать.

- Мне больше достанется, - и Роксана умчалась, едва сдерживаясь, чтобы не обидеться.

Оставшись один, Люк быстро достал свои карты и стал тренироваться. Но он едва успел сделать фокус "Тузы сверху", как его снова отвлекли.

На этот раз это был голос. Люк никогда раньше не слышал ничего похожего. Он попытался прогнать его прочь из своего сознания, но голос не исчез. Сочное, надрывающее сердце контральто - этот голос, казалось, пел только для него одного. Не в состоянии сопротивляться, Люк вышел обратно на балкон.

Он тотчас же увидел ее. Женщина в широком цветастом платье, с красным тюрбаном на голове, блестящей эбеновой кожей. Она стояла на углу улицы, у ног - картонная коробка, и ее молитва "а капелла" уносилась в облака к неведомому Богу.

Он уже не мог повернуться и уйти, звуки словно зачаровали, загипнотизировали его. Это была истинная красота. Когда он это понял, голос проник еще глубже в его сердце и тронул струны, о существовании которых Люк даже не подозревал.

Песня летела над Французским кварталом*. Вокруг женщины уже собралась небольшая толпа, но она не обращала внимания на слушателей. В коробку, звеня, летели монетки, но она ни разу не посмотрела вниз.

______________

* Французский квартал (French Quarter) - центральная часть Нового Орлеана.

От этого у него побежали мурашки по коже, а в горле сжалось и заболело.

Он рывком метнулся обратно в комнату, к заветной сумке, которую хранил под подушкой, и достал оттуда измятый доллар. Его сердце все еще кровоточило от музыки, когда он мчался по коридору и вниз по лестнице...

В прихожей он увидел Роксану, которая старательно подметала сахарную пудру, и Леклерка. Стоя над девочкой, Леклерк читал ей нотацию:

- Есть надо только в кухне, а не где попало. Теперь ты должна собрать все крошки до последней, слышишь?

- Я все соберу, - она подняла голову и показала Люку язык.

Его сердце было переполнено музыкой, а ум настолько потрясен мыслью, что Роксана взяла на себя его вину, что он оступился и слетел с последней ступеньки. Со сдавленным криком мальчик выбросил вперед руку, чтобы за что-нибудь ухватиться.

Для Люка все произошло, как в замедленной съемке. Он увидел вазу из шлифованного хрусталя, в гранях которой играло и переливалось живое солнце. В ней стояли кроваво-красные розы. В ужасе он смотрел, как его собственная рука коснулась стеклянной поверхности; ваза начала медленно раскачиваться, пока он пытался сохранить равновесие.

Его пальцы опять дотянулись до нее, он почувствовал подушечками холод стекла и издал отчаянный стон: ваза выскользнула и упала на твердый деревянный пол.

Звук разлетевшегося вдребезги стекла был похож на ружейный залп. Люк замер, у его ног искрились осколки, а в воздухе сильно пахло розами.

Леклерк ругался. Не надо было знать французского, чтобы понять, что выражения были сильными и сочными. Люк не шелохнулся и даже не пытался убежать. Он внутренне сжался, уже готовый к любому удару. Та часть его, которая могла чувствовать боль и унижение, словно бы отключилась. На лестнице осталась только безмолвная оболочка зомби, которому все было безразлично.

- Ты носишься по дому, как дикий индеец! Теперь ты разбил Вотерфорд, сломал розы и залил водой весь пол. Imbecile*! Посмотри, что ты сделал с этой красотой!

______________

* Глупец, дурак (фр.).

- Жан, - голос Макса прозвучал не громче шепота, но от этого гнев Леклерка тотчас же утих.

- Вотерфорд, Макс, - Леклерк согнулся, чтобы спасти свои розы. - Парень несся так, словно за ним гналась стая собак. Я тебе говорю, что его надо...

- Жан, - опять повторил Макс, - довольно. Посмотри на его лицо.

Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.

- Пойду принесу другую вазу, - спокойно произнес он и вышел.

- Папа, - потрясенная, Роксана взяла отца за руку. - Что с ним?

- Все в порядке, Рокси. Иди, погуляй.

- Но, папа...

- Иди, - повторил он и слегка подтолкнул ее.

Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.

- Ты огорчаешь меня, Люк, - спокойно сказал Макс. Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.

- Извините, - он едва мог говорить из-за сдавленного судорогой горла. Я могу заплатить за нее. У меня есть деньги.

Не прогоняйте меня, умоляло его сердце. Бога ради, пожалуйста, не прогоняйте меня.

- За что ты извиняешься?

- Я не смотрел, куда иду. Я неуклюжий. Дурак, - и все остальное, в чем его обвиняли в течение всех двенадцати лет. - Извините, - опять повторил он, чувствуя еще большее отчаянье и понимая, что сейчас его изобьют. Или хуже намного хуже - вышвырнут за дверь. - Я бежал, потому что боялся, что она уйдет.

- Кто?

- Женщина. Она пела на углу. Я хотел... - осознав нелепость своих слов, Люк беспомощно посмотрел на все еще зажатую в кулаке банкноту.

- Я понимаю, - и потому, что он действительно понимал, сердце Макса чуть не разорвалось на части. - Она часто здесь поет. Ты еще не раз услышишь ее.

С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду...

- Я могу... остаться?

Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.

- Посмотри: что это?

- Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе и я...

- Прекрати!

От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.

- Да, она разбита, - проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?

- Нет, но я...

- Посмотри на это, - он протянул Люку кусок стекла: - Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? - он отшвырнул прочь оеколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри него силу. Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?

- Я не... - он не мог вдохнуть, как вдруг в груди у него что-то разорвалось, и из глаз брызнули горячие слезы. - Пожалуйста. Не прогоняйте меня.

- Мой дорогой мальчик, ты был со мной все эти недели и не понял, что я не такой, как они? Неужели они таксильно издевались над тобой?

Не в силах говорить, Люк только кивнул головой.

- Я был в том же аду, что и ты, - прошептал Макс и шагнул вперед, чтобы прижать мальчика к груди. Тот инстинктивно напрягся от страха. Но страх исчез, когда Макс опустил его обратно на ступеньки и встряхнул. - Никто не заставит тебя вернуться обратно. Здесь ты в безопасности. Он понимал, что это унизительно: реветь, как ребенок, прижавшись к груди Макса. Но поддерживающие его руки были такими сильными, надежными, настоящими.

Что же это за человечек, думал Макс, если песня могла настолько потрясти его, что он решился расстаться с одним из своих драгоценных долларов, чтобы заплатить певице? Как же глубоко такой мальчишка мог быть уязвлен обыкновенной жестокостью и отсутствием выбора?

- Ты можешь рассказать мне, что они с тобой делали? Два чувства: стыд и необходимость поделиться - с тем, кто поймет.

- Я ничего не мог сделать. Я ничего не мог.

- Знаю.

Старые обиды вновь бушевали в его душе. Из глаз опять хлынули слезы.

- Они все время били меня. Виноват я или нет, напились они или нет они все время меня били, - его кулаки сжались на груди Макса, как два маленьких стальных шарика. - Иногда они запирали меня, и я бросался на дверь чулана и умолял их выпустить меня. Я не мог оттуда выбраться. Я никогда не мог оттуда выбраться.

Как жутко вспоминать свои слезы и крики в темном гробу чулана - ни выхода, ни спасения, ни надежды.

- Приходили из социальных служб, и если я говорил что-то не то, потом он лупил меня ремнем. В последний раз, после которого я убежал, он чуть не убил меня. Он хотел меня убить, я знаю - у него были такие глаза - но не знаю, почему... Не знаю, за что.