Женщина из шелкового мира - Берсенева Анна

«Куда я иду, зачем? — со все возрастающим удивлением подумала Мадина. — Это ведь кончено!»

Она не успела понять, жалеет ли о том, что большая, огромная часть ее жизни закончилась навсегда. Кабинет заведующей находился рядом с читальным залом. Мадина постучала в дверь.

Заведующая была в точности похожа на Клавдию Павловну, которая была Мадининой начальницей в Бегичеве. И возраст тот же, что-то около пятидесяти, и прическа уложена так же тщательно, волосок к волоску, — видно, что женщина следит за собой, совсем не сознавая старомодную наивность своих представлений о том, что это означает. У подобных женщин Мадина всегда вызывала приязнь.

— У тебя внешность особенная, — объясняла ей когда-то Клавдия Павловна. — Такую у современной женщины редко встретишь. Просто «Вешние воды» какие-то! Сразу хочется тебя обогреть, накормить и защитить от жестокого мира.

Ничего особенного Мадина в своей внешности не находила. Обычная женщина под тридцать, бессемейная, а потому, с одной стороны, не измученная заботами, но с другой — уже немного напоминающая цветок из гербария. Во всяком случае, именно такой она выглядела до недавних пор. Какой она выглядит в чужих глазах теперь, Мадина не знала. Впрочем, взгляды чужих глаз ее теперь и не интересовали.

— Здравствуйте, — сказала она. — Меня зовут Мадина Игоревна Веневцова. Если возможно, я хотела бы у вас работать.

— Здравствуйте, — кивнула заведующая. — Присаживайтесь, Мадина Игоревна. И кем же вы хотели бы работать?

Рассказ о том, что работать она хотела бы в отделе комплектации, что опыт у нее есть и стаж немаленький, занял всего несколько минут. И все это время Мадина чувствовала только одно: нарастающее недоумение, даже тревогу. Она не понимала, зачем сюда пришла, она уже точно знала, что не хочет здесь работать, и не знала только, что ей в связи с этим делать — продолжать разговор вот так, через силу, или подняться и без объяснений уйти, или наоборот — пробормотать какие-то неловкие извинения неизвестно за что?.. Тревога эта вскоре стала так сильна, что Мадина ощутила ее даже физически, в виде легкой тошноты.

— Что ж… Регистрация у вас, надеюсь, имеется? — спросила заведующая.

К своему стыду, Мадина забыла, как заведующую зовут, в ту же секунду, как только та представилась.

— Регистрация? — удивленно переспросила она.

— Ну да, — кивнула заведующая. — Регистрация по месту жительства. У ваших у всех она обычно в порядке.

Этому заявлению Мадина не удивилась. Экзотика имени преследовала ее всю жизнь, а в последние годы, из-за бесконечных кавказских сложностей, доставляла уже и прямые неприятности, пока, правда, только в виде таких вот вопросов.

— Я русская, — вздохнув, сказала она. — Просто имя такое.

Заведующая замахала руками:

— Что вы, что вы! Для меня это не имеет никакого значения. Это я так, по инерции сказала. Да у вас и внешность совсем не кавказская. И ставка у нас свободная есть, и, представьте, как раз в отделе комплектации. Так вы москвичка?

— Нет, — ответила Мадина.

При этом ей пришлось сглотнуть слюну, которая неожиданно заполнила рот. И сразу ее затошнило так, словно она сидела не на обычном стуле, а в кресле идущего на посадку самолета.

— Тогда регистрацию принесите, пожалуйста. Без этого я вас оформить не смогу, вы же понимаете. Только зарплата у нас, даже со всеми надбавками, к сожале…

Заведующая говорила что-то еще, и довольно громко, но голос ее звучал в Мадининых ушах все тише, тише, потом затих почти совершенно… Затошнило так сильно, что Мадина зажала рот рукой. К тому же закружилась голова, и тоже так сильно, что ей пришлось схватиться другой рукой за край стола, чтобы не упасть.

— Что с вами, Мадина Игоревна? — как сквозь вату донесся до нее встревоженный голос заведующей. — Вам плохо?

Ответить Мадина не смогла. Все силы ушли у нее на то, чтобы подняться со стула и добрести до двери.

— Извините… — чуть слышно пробормотала она, уже стоя на пороге.

И тошнота, и внезапная слабость прошли так же мгновенно, как начались. К тому времени, когда Мадина вышла из библиотеки, на ходу застегивая пальто, от них уже и следа не осталось.

«Да что же это со мной было? — подумала она в полном недоумении. — Так сильно мне здесь работать не хотелось?»

Впрочем, от природы обладая здравым умом, Мадина не привыкла искать чересчур возвышенные объяснения для того, что можно было объяснить простыми причинами; именно такие причины она всегда искала в первую очередь.

Причина неожиданной тошноты, слабости, головокружения, конечно, должна была лежать в области физической, даже физиологической. И особенно гадать, что это за причина, не приходилось…

Повод насторожиться появился две недели назад, и если бы не то обстоятельство, что задержки у нее случались и раньше, то Мадина давно уже насторожилась бы по-настоящему. Но ведь прежние задержки объяснялись ее затянувшимся девичеством, а нынешняя, наверное, тем, что оно наконец закончилось… Поэтому она не придала и этой, последней, задержке особого значения.

Но теперь, когда к ней добавились все остальные признаки, просто-таки хрестоматийные — вот эта вот тошнота, слабость, — Мадина наконец поняла, что с ней происходит.

Она не понимала только, как ей к этому относиться.

Любовь к Альгердасу настигла, охватила, с головой накрыла ее настолько неожиданно, что все внешние обстоятельства отодвинулись так далеко, как если бы их не существовало вовсе.

Вот не задумывалась ведь она о том, что в обычном, обыденном мире существует такая обычная и обыденная вещь, как регистрация по месту жительства, и, когда заведующая спросила, есть ли она у нее, Мадина не нашлась с ответом.

И что задержка месячных с большой вероятностью может означать беременность — тоже прошло мимо ее сознания.

Но теперь это было очевидным фактом, и в связи с этим надо было что-то, наверное, делать.

То есть ничего особенного делать было, конечно, не надо, во всяком случае, пока. Потом — другое дело: надо будет идти к врачу, вставать на учет, ведь ей уже немало лет, а она никогда не интересовалась своим здоровьем, вдруг окажется, что у нее что-нибудь не в порядке… В общем, потом, конечно, хлопот будет немало.

Но сейчас, в состоянии первого ошеломления, Мадине не хотелось об этом думать.

Она шла в одиночестве по Нескучному саду и думала о них с Альгердасом. Это были обрывистые, растерянные и счастливые мысли.

«Как странно… — думала Мадина. — Он — всё. Он весь мир заполняет, всю мою жизнь. А теперь, получается, его будет больше, то есть не больше, а… Он будет у меня как будто бы не один? Господи, какие глупости я думаю, как глупо вообще думаю! Если б Алька мои мысли услышал, то смеялся бы».