Женщина из шелкового мира - Берсенева Анна

Альгердас ожидал, что Лешка только плечами пожмет на эти слова. Станет ли мальчишка его возраста любоваться видами, да еще теми, среди которых прожил всю жизнь! Но, к его удивлению, Лешка кивнул.

— Ага, — согласился он. — Главное, каждый раз по-другому красиво. В дождь скалы так блестят… Сурово. Будто бы сильными от дождя становятся.

Он тут же смутился от таких своих слов. Видимо, очень был взволнован, потому они и вырвались. Чтобы не смущать его еще больше, Альгердас сделал вид, что не заметил этой его чрезмерной чувствительности.

— Ну, где твой дом? — спросил он. — Веди.

Дом, очень старый, сложенный из потемневших бревен, но крепкий, стоял в начале единственной деревенской улицы. Расположенный за ним сад спускался к самой реке. Деревья в саду еще стояли по-весеннему без листьев, их голые ветки остро расчерчивали утреннее небо.

— Ты пока тут побудь, — предложил Лешка, когда они вошли во двор.

— Почему? — удивился Альгердас.

— Мало ли…

Вид у него был унылый. И по этому его виду, и по голосу было понятно: он ожидает от возвращения домой одних только неприятностей.

— Нет уж, давай вместе войдем, — сказал Альгердас. — Именно что мало ли…

Но войти в дом они не успели. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге показался мужчина.

Он был так высок ростом и так широк в плечах, что закрыл собою весь дверной проем. Эта его объемность производила не просто внушительное, а угрожающее впечатление, которое усиливалось тем, что все его тело до пояса — рубашки на нем не было, только мятые сатиновые штаны — было покрыто татуировками. По их содержанию — купола, кресты и прочее подобное — нетрудно было догадаться об их тюремном происхождении.

— Леха! — прохрипел он. — А Маринка где?

— Уехала, — ответил Лешка.

Было заметно, что он изо всех сил старается держаться с небрежной невозмутимостью. Но она давалась ему плохо: слишком уж мрачно выглядел этот его отчим.

— Куда уехала? — переспросил тот.

— В Москву.

— На хера?

— Жить там будет. Насовсем уехала. Так что делать тебе тут теперь нечего, Колян. Уезжай давай тоже. Ты ж все время грозился, что подальше нас с мамкой пошлешь. Вот и посылай.

Лешкин голос все-таки дрогнул. Еще бы! Нелегко было заявить такому амбалу, чтобы он выметался из дому.

— Чего-о?! — прохрипел Колян. — Ты на кого… Я те счас!.. В какую, на хер, Москву?.. — Тут в его голове, видимо, шевельнулась какая-то мысль, и он яростно выкрикнул: — К кому это она уехала, а?!

Альгердасу надоело слушать этот невразумительный рев.

— К кому уехала, нам не доложила, — сказал он, отодвигая Лешку в сторону и подходя поближе к дому, на пороге которого стоял Колян. — Но не вернется точно. Так что Логантий правильно говорит: тебя здесь больше никто не задерживает.

— А ты кто такой?

Колян взглянул на Альгердаса с каким-то даже недоумением, как взглянул бы на букашку, если бы она вдруг заговорила.

— Родственник его. Логантия родственник.

Альгердас произнес это сразу, без размышлений, и сразу же понял, что идея правильная. На такого, как Колян, могли подействовать только бесспорные доводы — право родства, например.

— Папаша его, что ли? — хмыкнул тот. — А Маринка говорила, ты старый. Мозги у нее, что ли, замутились? От перетраха, наверно! — заржал он. Но тут же насупился, оборвав смех. — Ну и чего тебе надо, папаша? — процедил он. — За Маринкой приехал? Поздно спохватился! Выблядка своего забирай, если хочешь. А Маринка теперь моя.

— Вот и езжай к своей Маринке, — зло бросил Альгердас. — А ребенка оставь в покое. Это его дом.

— Смотри, какой агент по недвижимости выискался! — хмыкнул Колян. Несмотря на свою внешнюю незамысловатость, к тому же явно усиленную похмельем, говорил он довольно грамотно. — Это я сам решу, что мне делать, понял? И с домом тоже. Мал еще твой щенок, чтоб жильем распоряжаться. А ты тут вообще никто. Ну-ка вали, пока я тебе бошку не снес! Леха, иди в дом, — повернулся он к притихшему мальчишке.

— Не пойду! — выкрикнул тот.

— Ну, не пойдешь, и не надо, — осклабился Колян. — Воздух чище будет. Там вон живи! — Он кивнул на стоящий поодаль сарай. — Проситься будешь, не пущу! Блядин сын…

Воспоминание о сбежавшей от него Маринке заставило Коляна помрачнеть. Он протянул руку, схватил с завалинки бутылку, на дне которой плескался мутный самогон, и быстро к ней прильнул. Дернулась небритая шея — самогон влился в горло. И хоть в бутылке его оставалось немного, но действие он оказал сильное: Колян мгновенно налился злобой.

— А ну пшел домой! — рявкнул он на Лешку. — Расскажешь, как было.

Не ограничившись на этот раз словами, он протянул к нему руку и схватил его за плечо. Наверное, мальчишка просто не ожидал, что отчим это сделает, иначе, конечно, увернулся бы. Но тот ведь сказал, что не пустит его в дом… Вот он и зазевался.

Захват у Коляна был железный — когда его рука оказалась у Лешки на плече, тот вскрикнул, тонко и жалобно. От этого вскрика Альгердаса охватила такая злоба, что даже в глазах у него потемнело.

Но злоба плохой советчик, это он усвоил хорошо. И брать себя в руки в ситуациях, когда это необходимо, научился в совершенстве.

Он сделал к Коляну несколько вкрадчивых шагов и остановился, словно бы в нерешительности. Лешка бился у отчима в руках. Тот уже втащил бы его в дом, но на минуту отвлекся на Альгердаса.

— Вали отсюда, — повторил он. — И скажи спасибо, что не до тебя мне.

Отвечать на его слова Альгердас не стал. Он стоял уже достаточно близко, чтобы отреагировать на них правильно.

Он занялся восточными единоборствами сразу же, как только приехал в Китай. Причем привлекла его не внутренняя система этих единоборств — развитие энергии, например, — которая обычно привлекала продвинутую московскую молодежь, а прагматическая составляющая, которая и делала их боевым искусством: способность наносить быстрые и сильные удары. Уже потом, занимаясь, он понял, что одними лишь тренировками тела настоящего умения все же не добьешься, и энергетическими тренировками занялся тоже, благо в Китае они были поставлены так, что в них не чувствовалось ни капли нарочитости. Но главное, чего он хотел добиться, была все же способность защитить себя. Неожиданно выяснилось, что, в отличие от большинства иностранцев, Альгердас отлично осваивает приемы восточной борьбы, которые с трудом даются неазиатам, по всему своему сложению к ним не приспособленным. У него проявилась такая природная гибкость, что даже его учитель приходил от нее в удивление. К тому же он был высокого роста, а значит, и удары у него были более дальние, чем те, на которые были способны даже сами китайцы.