Возраст любви - Стил Даниэла

— Я тоже надеюсь, — сказала Аманда, и Джеку неожиданно захотелось, чтобы она пригласила его на праздничный ужин, но он понимал, что это невозможно. Ведь там будут и Джен с Полом, и Луиза с ее Джерри. Они непременно удивятся его появлению и будут изводить себя вопросами, что привело его в дом и почему Аманда его пригласила. Ему‑то самому было на это наплевать, но он щадил чувства Аманды.

Аманда тоже подумала о приглашении, но она знала, что Джек не придет. Во‑первых, он не мог оставить магазин, а во‑вторых, понимала она, Джек не станет компрометировать ее перед детьми. Поэтому Аманда даже не стала заговаривать об этом. Что толку? В конце концов, она же приняла вполне определенное решение. Лучше всего было, конечно, прекратить с ним всяческие отношения, пока это не кончилось бедой. Но, понимая это, Аманда чувствовала, что уже не может поступить так, как подсказывали ей осторожность и здравый смысл.

Джек, внимательно прислушивавшийся к интонациям ее голоса и жадно ловивший малейшие изменения, сразу же догадался, какое решение приняла Аманда. Да, она была спокойна, но от ее голоса веяло холодком, и Джек понял, что она пытается сознательным усилием воли отдалиться от него. Что ж, не беда, подумал он, мысленно перебирая в памяти имена женщин, которым он мог бы позвонить, чтобы вместе встретить праздники. Но вот странно — впервые в жизни Джек не хотел ни видеть кого‑то, ни тем более общаться. Правда, он давно уже запланировал себе поездку на озеро Тахо, но сейчас ему стало ясно, что скорее всего он отправится туда один.

— Счастливого Рождества, Аманда, — сказал он на прощание и, после того как она повесила трубку, еще долго сидел в кабинете и думал о ней. Такой женщины, как Аманда, у него еще никогда не было и никогда не будет — Джек знал это совершенно твердо.

Накануне Рождества Джек оставался в салоне до самого закрытия. Он часто выходил в торговый зал, чтобы помочь своему менеджеру и продавщицам, но мысли его были далеко. На самом деле он постоянно думал об Аманде и ее детях, представлял, как они садятся за стол и едят праздничную индейку, как зажигают елку и обмениваются подарками, и впервые ему стало ясно, какой пустой и бессмысленной была его собственная жизнь. Подсознательно Джек всегда понимал это и стремился заполнить окружающую его пустоту удовольствиями различного свойства. Последние десять лет он только и делал, что коллекционировал самые пышные бюсты и самые сексуальные задницы, упакованные в тесные джинсы, но что это ему дало? Ровным счетом ничего.

— У вас такой вид, шеф, словно вы не рады празднику, — заметила Глэдди, когда, перед тем как уйти домой, заглянула к нему в кабинет. — Что‑нибудь случилось? Может, я могу помочь?

Она заботилась о нем совершенно искренне, а вовсе не потому, что на Рождество Джек подарил ей роскошную кофту и выписал чек на весьма значительную сумму в качестве премии. Глэдди было известно, что на данный момент у Джека нет любовницы, которая могла бы его утешить и приласкать, и ее преданное секретарское сердце болело за шефа. В чем здесь может быть дело, Глэдди пока не догадывалась, а Джек ничего ей не говорил, хотя и знал, что может положиться на умение своей секретарши держать язык за зубами. Правда, Глэдди заметила, что в последнее время шеф часто звонит своей свояченице — Аманде Кингстон, но решила, что, должно быть, у Пола и Джен что‑то не ладится в семейной жизни.

— Да нет, я в порядке, — солгал Джек, вставая ей навстречу. — Все просто отлично, Глэд.

«Если не считать того, — добавил он мысленно, — что я впустую растратил свою жизнь. Тринадцать лет назад я потерял свою единственную любовь, а сейчас лучшая из женщин, которых я с тех пор встречал, твердо решила похоронить себя в одной могиле вместе с мужем. Но это, разумеется, пустяки. Все остальное просто прекрасно. Поистине, Рождество — самое веселое изобретение человечества!»

— Наверное, я просто устал, — добавил он и вздохнул. — Рождество — это настоящий кошмар розничного торговца. Иногда мне кажется, что ад, в который попадает каждый владелец магазина, уставлен рождественскими елками и украшен шарами и мишурой.

Глэдди рассмеялась.

— Каждый год я говорю себе, что мы не переживем рождественской распродажи, но все как‑то обходится, — заметила она. — А уже через два дня мне начинает казаться, что дело того стоило.

В самом деле, в финансовом отношении этот год стал для фирмы Джека одним из самых удачных, причем львиную долю годовой прибыли дала именно рождественская распродажа.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — с наигранной веселостью спросил Джек, подавая Глэдди пальто.

— Сплю с мужем. Причем в буквальном смысле слова — сплю. В последние полтора месяца я отключаюсь, стоит мне только добраться до кровати, и это будет продолжаться, наверное, еще неделю, пока я не отосплюсь. Бедный Гарри, как он только меня выдерживает!

— Как он только выдерживает без тебя, — уточнил Джек и улыбнулся такой обезоруживающей улыбкой, что Глэдди просто не могла на него сердиться.

— Именно это я и имела в виду, — кивнула она.

— Неплохо бы тебе взять пару выходных, — добавил Джек. — Честное слово, ты этого заслужила.

— Может быть, я так и поступлю, — задумчиво ответила Глэдди. — Отдохну, пока вы будете в Тахо. Если ничего не имеете против…

Но Джек знал, что она все равно не возьмет ни одного отгула — тем более пока он будет в Тахо. Казалось, Глэдди вообще никогда не отдыхает. Из всех, кого он знал, она была единственным человеком, который работал больше его самого.

Наконец Глэдди ушла, а Джек остался до самого закрытия, как он делал каждый год. Был ровно час ночи, когда в торговом зале погасли последние огни и охранник запер за Джеком входные двери.

— Счастливого Рождества, мистер Уотсон, — сказал он, звеня ключами.

— Спасибо, Грег. И тебе того же. — Джек махнул охраннику рукой и, пройдя на стоянку, не торопясь сел за руль «Феррари». Глаза у него слипались, а челюсти сводила зевота, но, когда Джек добрался домой, выяснилось, что он настолько устал, что не может спать. Тогда он налил себе немного виски в стакан и некоторое время тупо смотрел на экран телевизора, раздумывая, кому он может позвонить и стоит ли вообще это делать. Потом часы на каминной полке пробили три, и Джек понял, что звонить все равно уже поздно, и вовсе не потому, что среди его знакомых женщин не было никого, кто мог бы примчаться к нему по первому звонку.

Дело было совсем в другом. Джек не мог бы сказать — почему, однако ему казалось, что беззаботные и пустые дни, когда он мог позволить себе спать с кем попало, безвозвратно ушли в прошлое и уже никогда не вернутся. В мире не было больше таких ног, такой груди и такой попки, которые могли бы его возбудить. Незаметно для себя он стал совершенно другим человеком. Джека больше не интересовали самые соблазнительные женские прелести, и в первые минуты это даже напугало его.