Нью-Йорк – Москва – Любовь - Берсенева Анна

– Это хорошая идея, – кивнула та.

Маринка засмеялась.

– Говоришь, как в блокбастере. Еще глянь так искоса с прищуром, и будешь чисто конкретный техасский шериф.

Несмотря на нелепое имя, конь выглядел настоящим красавцем. Алиса сразу поняла, что он не племенной – не английский или, например, ахалтекинец, – а обыкновенный жеребец. Но точно так же сразу было понятно, что ездить на нем одно удовольствие, потому что в нем есть необходимая для хорошей езды страсть в сочетании с не менее для этого необходимой выдержкой.

Алисе еще в детстве говорили, что она обладает чутьем на лошадей, а потому, когда вырастет, обязательно станет ковбоем. Ковбоем она не стала, но чутье на лошадей у нее не пропало.

Она подошла к коню, который, дыша сказочным белым паром, стоял посреди заснеженной левады, и похлопала его по шее. Он покосился влажным глазом – взгляд был одобрительный.

– Смотри, не брыкается, – заметила Маринка. – Он вредный вообще-то, хоть и лапочка. А тебя, значит, сразу признал.

– Он не потому брыкается, что вредный, – улыбнулась Алиса. – Просто проверяет, что ему позволено, а что нет. Как ребенок – тот тоже проверяет, на что родители согласны в его поведении. Если они внутренне готовы к любым его выходкам, он и будет такие выходки делать.

– Ты-то откуда знаешь? – удивилась Маринка. – Ну, про лошадей понятно, с ранчо, а про детей-то? У тебя же вроде ни своих, ни братьев-сестер нету.

– И про детей тоже с ранчо. Наш сосед всегда сравнивал лошадей с детьми. У него было семеро.

– Лошадей?

– Детей. И все разного возраста, поэтому он знал, как вести себя с любыми.

– Уникальный мужик, – усмехнулась Маринка. – С детьми сам возился!

– В Техасе все мужчины сами возятся с детьми, – объяснила Алиса. – Там такой менталитет. С детьми, с лошадьми, с коровами, с полями…

– А женщины что делают? – заинтересовалась Маринка.

– Да, в общем, ничего, – засмеялась Алиса. – Во всяком случае, по сравнению с вашими женщинами. В церковь ходят, сплетничают, ну, кое-что по дому – еду готовят, еще что-нибудь. По-моему, женщины на ранчо живут довольно скучно.

– Мне, пожалуйста, жениха ищи непосредственно на ранчо, – решительно заявила Маринка. – Меня ихний менталитет очень даже устраивает.

– Хорошо, – с серьезным видом кивнула Алиса. – Где можно переодеться?

Маринка отвела ее в холодную комнату, которую назвала раздевалкой, и дала одежду для конных прогулок. Одежда, принадлежавшая подруге Галке, пришлась впору, будто специально для Алисы была сшита. Вообще, все, что происходило с нею в этот день – и сухой снег, и засыпанная этим снегом, ослепительная в солнечных лучах левада, и конь, прекрасный в своей чуткой простоте, – все было ей впору и казалось пронзительным из-за того, что давалось ей так ненадолго…

Когда Алиса снова вышла к конюшне, по леваде уже ходили лошади, на которых сидели всадники. Правда, всадники показались ей какими-то необычными. Приглядевшись получше, Алиса поняла, что это дети, а приглядевшись еще получше – что это дети-инвалиды.

– Они тут часто катаются, – проследив за ее взглядом, сказала Маринка. – Говорят, им для здоровья полезно с лошадьми.

– Да, – кивнула Алиса. – Это гиппотерапия, она в самом деле необходима. Особенно если у ребенка такая болезнь, что его сводит судорогой и он не может двигаться. Я не знаю, как она по-русски называется.

– Церебральный паралич. Ну да, они тут в основном с этим делом. Как глянешь, так жуть берет и рожать не хочется. Вдруг такого вот родишь?

– Ты еще меня называешь странной! – пожала плечами Алиса. – Как можно не хотеть ребенка, потому что вдруг он родится инвалидом? Даже если это случится, он все равно будет твой ребенок.

– То-то и оно… – неопределенно протянула Маринка. – Ну, тебе не понять. У вас там вообще все по-другому.

К Алисиному удивлению, несмотря на мороз, кататься на лошадях собралось немало народу. И дети-инвалиды, и какие-то три девушки в ярких куртках, и еще двое мужчин… Один из этих двоих неуклюже, как на забор, взбирался на лошадь, а другой стоял рядом почти на четвереньках и с неумелой услужливостью подставлял садящемуся плечо и спину. Потом он обернулся, и Алиса увидела, что это Марат.

Она стояла совсем близко, но все-таки узнала его только теперь, когда он взглянул на нее почти в упор, – так сильно он изменился за полгода, которые они не виделись. В чертах его лица, и прежде резких, появилась теперь такая жесткость, которая появляется только от постоянного, ставшего привычным унижения – когда человек ненавидит весь мир и всех, кто этот мир населяет, уже за то, что они не унижены и свободны.

Это ощущение мелькнуло у Алисы в голове мгновенно, не успев оформиться в слова. Вслух же она сказала:

– Здравствуй. А я думала о тебе. Хорошо, что мы увиделись.

– Что хорошего? – не здороваясь, произнес он.

Он смотрел с настороженным прищуром, глаза поблескивали, как темные клинки. В этом темном блеске была не радость от встречи с нею и даже не равнодушие, а только ненависть. Та самая ненависть человека, которого застали врасплох в состоянии привычной для него униженности.

– Я сегодня вечером улетаю в Нью-Йорк. Хорошо, что мы с тобой можем проститься.

– Скатертью дорога, – процедил он.

– Я сделала тебе что-то плохое? – спросила Алиса. – Почему ты так со мной разговариваешь?

– Слушай, а не пошла бы ты подальше? – с той же цедящей интонацией выговорил он.

Когда она его увидела, ничего не дрогнуло у нее внутри, сердце осталось спокойным. Но все же это был тот самый человек, который когда-то так сильно будоражил ее чувства, и совсем иначе она представляла себе прощание с ним.

Впрочем, что значит, совсем иначе? Она ведь вообще не предполагала, что они увидятся.

– Как хочешь, – пожала плечами Алиса. – Я не настаиваю на разговоре.

– Маратка! – Громкий голос, так странно назвавший его имя, прозвучал недовольно. Марат вздрогнул. – Ты чего там с девкой лясы точишь? Я же тебе сказал, ходи рядом на всякий случай!

Мужчина, которому Марат помогал взобраться на коня, проехал полный круг и остановился в двух шагах от Алисы. В седле он сидел мешковато и, несмотря на то что инструктор вел коня под уздцы, держался за поводья так, словно панически боялся упасть. Да так оно, наверное, и было.

– Я сейчас, сейчас… – торопливо пробормотал Марат.

– Шевелись, – бросил, глядя на него сверху вниз, мужчина и опасливо дернул поводья; лошадь послушно двинулась по новому кругу.

Сочетание высокомерия и боязни выглядело в этом мешковатом человеке смешно. Алиса улыбнулась, хотя ей было совсем не весело. Она ошибалась в Марате, она принимала за его любовь то, что было для него обыкновенным азартом, но все-таки она не предполагала, что он может быть так заискивающе суетлив и жалок. А это проступало сейчас в его поведении так отчетливо, что считать такое впечатление ошибкой было невозможно.