Дочь великого грешника - Робертс Нора

— Сценарий закончен, — проговорила она быстро, провела пальцами по гладким темным волосам и улыбнулась невидимому собеседнику. — Конечно, гениальный, какой же еще!.. В понедельник вручу тебе из рук в руки… Не торопи меня, Аира. Сначала прочтешь сценарий, потом будешь его продавать. Только поторопись, у меня на счете денег кот наплакал.

Она пристроила трубку поудобнее и, сосредоточенно поджав губы, плеснула себе немного бренди из хрустального графина. В ухо ей гудел Голливуд, сыпля заверениями и обещаниями, а за окном прогуливались Лили и Адам.

Любопытно, подумала Тэсс и отхлебнула бренди. Маленькая мышка гуляет с Благородным Туземцем.

Перед поездкой Тэсс навела кое-какие справки и потому знала, что Адам Вулфчайлд — сын третьей, последней жены Джека Мэрси. Мальчику было восемь лет, когда его мать вышла замуж за владельца ранчо. Адам был индейцем из племени черноногих, во всяком случае, с изрядной долей индейской крови. Мать его была наполовину итальянкой. Адам прожил на ранчо двадцать пять лет и, судя по всему, большой карьеры не сделал — нянчится с лошадьми, живет в маленьком домике.

Тэсс рассчитывала выжать из ранчо куда больше.

Что касается Лили, то о ней удалось выяснить немногое: разведена, детей нет, все время переезжает с места на место. Очевидно, бегает от мужа, который использует ее в качестве боксерской груши. В сердце Тэсс шевельнулось нечто, похожее на жалость, но это опасное чувство было немедленно заглушено. Не хватало еще сантиментов. Бизнес есть бизнес.

Мать Лили была фотографом. Она приехала в Монтану, чтобы поснимать «настоящий Запад». Вместо этого она «сняла» самого Джека Мэрси. Правда, большого счастья это ей, кажется, не принесло.

И наконец, младшая из сестер, Уилла. Тэсс стиснула зубы. Эту старый подонок оставил при себе, выгонять не стал.

Что ж, она и есть хозяйка ранчо, тут уж не поспоришь. Тэсс пожала плечами. Ну и ради бога. Она здесь пахала, ей тут и жить. Но с Тэсс ей придется поделиться, и малым куском от нее не отделаешься.

Тэсс посмотрела вдаль, увидела бескрайнюю равнину, похожую на поверхность Луны. Брезгливо передернулась, отвернулась от окна. Скорей бы уж домой, в город.

— В понедельник, Аира, — оборвала она надоедливый голос в трубке. — У тебя в офисе, ровно в двенадцать. Потом можешь пригласить меня на обед.

Не прощаясь, Тэсс повесила трубку.

Максимум — три дня, мысленно пообещала она себе и приподняла бокал, приветствуя глядевшую на нее со стены лосиную голову. Три дня, и баста. Прочь из этой дыры. Назад, в лоно цивилизации.

— Ты и без меня знаешь, что внизу ждут гости, — заявила Бесс Принта, уперев руки в костлявые бока.

Точно таким же безапелляционным тоном она разговаривала с Уиллой, когда той было десять лет.

Уилла как раз натягивала джинсы — Бесс вломилась, не постучавшись. Такое уж у нее было обыкновение, в светские условности она не верила. Уилла огрызнулась точно так же, как огрызалась в десятилетнем возрасте:

— Ну так не напоминай.

Она нагнулась, чтобы надеть сапоги.

— Грубить некрасиво.

— Работа — тоже вещь некрасивая, но делать ее все-таки надо.

— У тебя достаточно работников, чтобы ранчо один день обошлось без твоего присмотра. Еще не хватало, чтобы сегодня, в день похорон, ты уехала куда-то по делам. Так не годится.

Весь моральный и общественный кодекс Бесс Принта сводился к двум понятиям: «годится» и «не годится». Экономка была похожа на птичку: маленькая, щуплая, кожа да кости. При этом она обожала сладости и могла за один присест слопать целую гору блинов. Бесс утверждала, что ей пятьдесят восемь лет (на самом деле она подправила год рождения в документах), и очень гордилась своей ярко-рыжей шевелюрой, которую втайне подкрашивала хной. Непокорные волосы она затягивала в тугой узел на затылке.

Голос у Бесс был грубый, как сосновая кора, на лице — ни морщинки. Вздернутый ирландский носик, ярко-зеленые глаза. Руки у Бесс были маленькие, но ловкие. Характер крутой и вспыльчивый.

Сжимая костлявые кулаки, Бесс приблизилась к Уилле и посмотрела на нее свирепо снизу вверх:

— Немедленно отправляйся вниз и займись гостями.

— А кто будет заниматься работой?

Уилла выпрямилась. В сапогах она возвышалась над Бесс на добрые шесть дюймов, но это ничего не меняло. Между нею и экономкой постоянно шла борьба за власть.

— И потом, это не мои гости. Я их сюда не звала.

— Они пришли засвидетельствовать уважение. Обижать их не годится.