Экзотические птицы - Степановская Ирина

Мышка закрыла лицо руками.

— Ты плачешь, что ли? — спросил Барашков.

— Нет. Просто устала. И во всем какая-то безысходность. — Она убрала руки, вздохнула, и Аркадий увидел, что ее лицо и глаза действительно оставались совершенно сухими. Но она ссутулилась, обмякла на стуле, углы ее рта скорбно опустились.

«Зачерствела. Заматерела, — подумал Барашков. — Ну что ж, так и надо. Опыт дается непросто. Все мы становимся такими с годами».

— Опухоль. Что теперь? — спросила Мышка.

— А ты не дрейфь! — ответил он. — Еще не все потеряно. Диагноз еще не уточнен. Опухоль не обязательно должна быть злокачественной. А доброкачественную удалят вместе с надпочечником — и все. Второй надпочечник останется. Возьмет на себя функцию первого. Зато мы теперь хоть приблизительно, но знаем, как лучше скорректировать Тинино состояние. Минеральный обмен наладить пока мы можем?

— Можем, — вяло отозвалась Мышка.

— Глюкокортикоидный можем?

— Можем.

— Сосудистый тонус пока поддерживать можем?

— Можем.

— Ну вот и хватит пока работы, — сказал Аркадий бодрым голосом, хотя чем больше он задумывался над ситуацией, тем больше у него на душе скребли кошки. Действительно, какой будет окончательный диагноз и что впереди?

Сестра между тем принесла новую распечатку биохимических показателей.

— Вот посмотри сахар, — показал он Мышке анализ. — Нормализуется! Уже пополз вниз!

Дорн тем временем выключил компьютер, напялил на монитор прозрачный полиэтиленовый колпак.

— Долго ли состояние корректировать собираетесь? — спросил он. — Переводить больную надо в профильное учреждение. У нас ей лежать бессмысленно. Так скорректируете, что тошно станет!

Мышка сделала Дорну страшные глаза.

— Будет лежать у нас столько, сколько нужно, — сказал, как отрезал, Барашков. — До окончательной постановки диагноза. Компьютерную томографию сделаем завтра. Ангиографию на днях, когда состояние хоть немного стабилизируется. А потом пусть хирурги принимают решение. Главное, чтобы опухоль была только в одном надпочечнике, а не в обоих. Они ведь, как назло, часто растут парные. И чтобы эта опухоль была доброкачественной. Мишка Ризкин хоть и старый черт, страшный хитрец, но диагност один из лучших в городе. Я ему доверяю.

— Ну-ну… — ухмыльнулся Владик. — Не слишком ли много условий?

У Барашкова зазвонил сотовый телефон, и он с раздражением отключил его.

— Вечно на поводке, сосредоточиться некогда! — заворчал он будто пес. — А кстати, — обратился он к Дорну, — какой надпочечник поражен, правый или левый?

— Левый, — ответил Дорн.

— Ну, это хоть хорошо, — удовлетворенно отозвался Барашков.

— Что же в этом хорошего? — одновременно спросили Мышка и Владик.

— Так правый же оперировать труднее, — пожал плечами Аркадий. Он хоть и был анестезиологом, но анатомию и топографическую анатомию знал прекрасно. Да и на операциях был уже второй десяток лет. — К правому нижняя полая вена ближе подходит. Если заденешь… Лучше про это не говорить. Но думать про это надо.

Дорн высоко поднял брови, но Мышка увидела, что он намертво запомнил слова Аркадия, как, впрочем, и она сама. Она подумала: «Какой все-таки Аркадий Петрович молодец! Как много он знает! Он прекрасный клиницист, а Владик — компьютерщик. Вот если бы их примирить! Они бы прекрасно работали вместе!»

— Вообще-то операции по удалению надпочечников сложны, пожалуй, больше для анестезиологов, чем для хирургов… — сказал задумчиво Барашков.

Он помнил, как трудно было поддерживать на плаву больных во время операций после дорожных происшествий. Особенно при ударах сзади, при разрывах почек, надпочечников, при травмах печени, селезенки… Да… Сколько, бывало, пережили они сами и скольких спасли тогда они с Валерием Павловичем, с Тиной, с Ашотом… Он задумчиво стал почесывать подбородок. В последнее время в процессе каких-нибудь трудностей у него начинали чесаться лицо и руки. И кожа в этих местах покрывалась какими-то противными пятнами и чешуйками. А вот подбородок зачесался впервые.

«Это у тебя на нервной почве! — говорила жена Людмила. — Бросай, к черту, свою работу, переходи к нам, в гомеопатию. Не так много денег, но жить можно. И нервы уж точно будут целее». Барашков вспомнил, как перед случившимся этим самым коллапсом он рассказывал Тине, как хорошо Людка организовала в своей поликлинике гомеопатический кабинет. «Как я, идиот, мог ничего не заметить! Ведь Тине наверняка, пока я сидел, было уже нехорошо. Наверное, тошнило, мушки какие-нибудь бегали перед глазами…»