Экзотические птицы - Степановская Ирина

Маша встала, проверила состояние Тины, прошла на кухоньку, примыкающую к палате, включила маленькую плиту, поставила чайник, заварила чай, нарезала лимон, проглотила таблетку анальгина. Аккуратно прикрыв дверь в палату, она достала из кармана сотовый телефон, набрала номер. Ответ раздался не сразу.

— Папа, ты где? — сказала она, услышав знакомый голос.

— В данную минуту в Париже, как раз хотел спросить, что тебе привезти.

Мышка представила голову отца с коротко подстриженным ежиком волос, с пробивающейся сединой на висках, характерные для всей отцовской родни, да и для нее самой, треугольнички бровей, домиками возвышающиеся над круглыми глазами, его быстрый внимательный взгляд и ощутила такую острую потребность укрыться от проблем в ласковых, мягких отцовских объятиях, что чуть не закричала на все отделение.

— Да ничего мне не надо! Сам приезжай скорей! Мне здесь так трудно, так плохо!

— Что-нибудь на работе? — спросил отец. — Или личное?

— И на работе, — уже устало и тихо ответила Мышка, — и личное… Все как-то запуталось, папа!

Он еще не произнес ответ, а она уже поняла, что зря сказала ему то, что сказала. Заранее угадала, как он ответит. Она не обманулась, слишком хорошо его знала.

— Никогда не распускай нюни! — сказал отец. — V тебя хорошая голова. Постарайся, сколько можно, подождать. Не принимай решения сразу. Обдумай. А уж если решила — не отступай. Дави и жми! Забудь о таком бессмысленном понятии, как справедливость. Оно тебе часто мешает. Справедливость — вещь разная для всех. То, что хорошо для одного, не может быть хорошим для всех. Поступай только так, как считаешь нужным.

— А ты когда все-таки приедешь? — спросила она.

— Как закончу дела, — ответил он. — Через несколько дней.

— Тогда пока! Осторожнее там, в Париже! Не безумствуй! — сказала Мышка.

— И ты тоже будь осторожнее, не унывай, — ответил он.

Табло погасло, Мышка сунула телефончик в карман. Кругляшок лимона уже растрепался в ее стакане и высветлил насыщенный цвет крепкого чая. Мышка взяла из коробки несколько кусочков сахара и стала их грызть. «Жалко, нет пирожного, — подумала она. — Как опрометчиво я все слопала днем. А Дорн сожрал все конфеты, причем нарочно, как маленький. — Она улыбнулась и покачала головой. — Впредь на всякий случай надо оставлять запасы».

Аркадий Петрович Барашков в это время еще ехал на метро к Тининому дому — там, во дворе, он оставил свою машину. Он забыл, что отключил сотовый телефон, и тот молчал, а Аркадий наслаждался тем, что его никто не дергает, и обдумывал все, что произошло в этот день.

«Какое счастье, — наконец решил он, — что в ту самую минуту, когда с Тиной случился коллапс, я еще не закрыл за собой дверь. Иначе ее сейчас уже не было бы в живых. — Он также подумал, что Тининым родителям надо будет позвонить завтра. — Тянуть, видимо, долго нечего, — сказал он себе. — Как только состояние станет более-менее стабильным, нужно принимать решение об операции. Дальше ждать — может быть только хуже. Операция непростая, но другого выхода нет».

Так размышлял Барашков, а пока он думал свою нелегкую думу, Ашот Гургенович Оганесян прыгал, как воробей, от закрытого уже на ночь центрального входа больницы до также закрытых дверей приемного отделения.

Сквозь немытое стекло центральных дверей он видел все того же здорового охранника в пятнистой телогрейке, что работал здесь и раньше, два года назад, точно так же развалившегося на кожаном стульчике ко входу спиной и с непонятной Ашоту яростью наблюдающего очередной футбольный матч по маленькому телевизору. Перед ним на столике стояла бутылка пива, а на газетке лежали разломанный черный хлеб и нарезанная крупными кусками полукопченая колбаса.

«Отвлекать человека от такого времяпрепровождения просто безнравственно», — подумал Ашот и, в последний раз как следует колотнув по двери, убедился, что его жалкие попытки проникнуть в больницу таким путем не возымели никакого действия — его стук в дверь, к тому же заглушаемый ревом трибун, просто не доходил до разгоряченного сознания охранника.

«Не выдавливать же стекло», — развел руками Ашот и вдруг, присмотревшись внимательнее, увидел приклеенное к стеклу объявление: «С 20.00 до 7.00 вход в больницу через приемное отделение».

«Теперь по крайней мере все ясно, — сказал он себе и, обойдя корпус, направился к приемному. — Непонятно только, зачем тогда там сидит этот боров!» Но это уже мелочи, главная задача — впереди.