Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

Любопытный и сведущий в морском деле наблюдатель мог заметить некоторую странность в прокладке маршрута этой эскадры и в оснащении грузового судна. Выйдя из Трапезунта, суда взяли курс на запад, а потом, будто опомнившись, вдруг дружно нацелили форштевни едва не в противоположном направлении. Этот маневр был совершен глубокой ночью и в открытом море, что уже казалось необычным для торговых караванов, следующих через Боспор Фракийский в Эгейское море. Во избежание неприятных и опасных встреч с пиратами они держались вблизи берегов Малой Азии, чтобы в случае нападения укрыться в ближайшей гавани.

Грузовой корабль, несмотря на солидную тяжеловесность, тем не менее обладал превосходными мореходными качествами, чему способствовал дополнительный парус. Судно явно было недогружено, а по палубе, изнывая от скуки, слонялись вооруженные гоплиты. Они с тревогой посматривали по сторонам и дружно игнорировали сытные обеды, предлагаемые корабельным поваром. Похоже, морское путешествие они предпринимали впервые, подтверждением чему служили их бледные лица и неуверенная походка.

Не лучше чувствовали себя и пассажиры судна, укрывшиеся в достаточно обширной палатке на корме. Они покидали ее только ночью, чтобы подышать свежим воздухом. Такая таинственность вызывала любопытство команды, но хозяин судна, смуглый, диковатого вида мужчина лет пятидесяти, купец из Фасиса[254], решительно пресек всяческие расспросы и попытки познакомиться с пассажирами поближе под страхом жестокого наказания. В палатку имели право входить только кибернет и он сам.

Сатархи наткнулись на караван около полудня на вторые сутки плавания в открытом море. С дикими воплями пираты, не мудрствуя лукаво, сразу же пошли на абордаж грузового судна. Их радость была понятна – они с трудом верили в возможность удачной охоты в такое позднее время года, и только непреклонная воля вождя заставила морских разбойников смириться с заведомо, как им казалось, пустой тратой времени и сил.

Но если гоплиты были моряками никудышными, то в бою они чувствовали себя, как рыба в воде. Сомкнувшись в железный кулак, ощетинившись короткими копьями, воины Понта вмиг разметали нестройные толпы орущих сатархов. Будь на месте пиратов кто-нибудь иной, единственным выходом казалось только поспешное отступление. Однако не зря сатархи отличались невероятной цепкостью в сражениях и большими познаниями в мореходном искусстве. По команде вождя они обрубили абордажные крюки и их биремы дружно отвалили от бортов грузовоза. Но не успели понтийцы с облегчением вздохнуть, как, совершив немыслимый по скорости и красоте маневр, суда пиратов взяли грузовое судно в клещи и вогнали в борта острозубые тараны. Едва раздался треск ломающихся досок, сатархи метнули длинные арканы с многочисленными крючьями, чтобы запутать снасти на корабле противника, лишить его возможности передвигаться в нужном направлении. Теперь три корабля составляли единое целое, и для их команд было только два выхода из создавшейся ситуации – победить или умереть.

Тем временем в бой вступила и бирема понтийцев. Ей противостоял самый тихоходный корабль сатархов, патриарх эскадры, с облупившейся краской на бортах и латаным-перелатаным парусом. Но биремарх[255] понтийцев зря понадеялся на добротность своего судна и преимущество в скорости. Судном сатархов управлял старый, видавший виды, как и его корабль, пират, седобородый, весь в шрамах великан. Он только криво ухмыльнулся, когда бирема понтийцев показала ему корму – биремарх противника пытался увести за собой судно пиратов с поля боя, чтобы на морском просторе доказать свое явное превосходство в быстроте и маневренности.

Великан-сатарх что-то прокричал, и один из пиратов подал ему канат с крюком-«кошкой». Раскрутив над головой крюк, старый пират с яростным воплем метнул его в сторону быстро удаляющейся биремы понтийцев. И достал: остро заточенные лапы впились в кормовой акростоль в виде рыбьего хвоста и канат натянулся, как струна. Вскричав от радости, пираты схватились за свободный конец и начали тянуть его изо всех сил. Вскоре корабли сблизились настолько, что можно было видеть даже выражения лиц команды понтийской биремы, напуганной таким неприятным поворотом событий.

Глядя, как новые абордажные крюки замелькали в воздухе, биремарх только скрипнул зубами. Это был отважный воин, не очень опытный в морском деле, но хладнокровный и решительный. Нимало не колеблясь, он с удивительным спокойствием начал зажигать фитили, торчащие из сосудов с «греческим огнем». И когда оба судна сцепились намертво и пираты ринулись на абордаж, биремарх стал размеренно швырять свои грозные снаряды на палубу биремы сатархов.