Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич

Настолько он был избалован своей неотразимостью, что в его голове не укладывалось, что им может пренебречь обычная баба. Им-то, Петей Вагиным, брезговать?!

Перевстревал Тоню на дороге, таскался за ней по улицам, спал на пороге её дома, благо Егор в это время заготовлял дрова для Селигдарской станции. Вагин даже позабыл, зачем приехал в эти места. Тоня, отчаявшись, написала Егору письмо, чтобы тот немедленно пришёл с лесосеки.

Егор заявился к вечеру, сдерживая себя от злости к неведомому человеку, посягнувшему на его Тоню. На крыльце сидел разудалый нарядный детина, помахивая веточкой, отгоняя комаров.

— Ты что тут позабыл, чадушка? — неприязненно оглядел Быков меланхоличного Петюнчика.

— Тебе, какое дело, хочу и сижу?

— Иди на улицу, я тебя в гости не звал. Нечего у моего дома шастать.

— Был твой, стал мой домик. Счас у нас социализма наступает, частная собственность отменена. Так что, не ругайся, иди с Богом откель пришёл, не то по морде невзначай схлопочешь.

— От тебя, что ли? — помрачнел Егор, и захотелось ему так гвоздануть по самодовольной и наглой харе, что аж скулы свела судорога.

— Продай мне Тоньку, озолочу, вот те крест! — мечтательно поднял Петя глаза к небу. — Знаю фартовые золотые ключи, как амбары добром набитые. Ребятишек, так и быть, отдам, а жену твою экспро-про-приирую на правах царя природы. Проваливай отсель, — и замахнулся кулаком. Это было последнее, что он помнил.

Когда Тоня пришла с детьми, то её муж поливал водой Вагина. Наконец, тот очухался:

— Ловко ты меня! — смирился Петюнчик и протянул руку. — Давай теперь дружковать. Ну их к лешему, баб! Одно душеубийство от этих краль мужикам. Гордись, первый будешь, кто меня с ног сшиб.

— Вставай и уходи, — Егор повёл детей в дом.

Тоня посмотрела на сидящего на земле парня в располосованной косоворотке, и вдруг ей стало его жалко за немыслимую настойчивость.

И только сейчас обратила внимание, как дьявольски красив Петя — на лице каждая чёрточка, словно выточена из розового камня, глаза опушены длинными ресницами, ямочка на подбородке… Тоня миролюбиво проговорила:

— Эй ты, парень, парень… вырос такой бугаина, только в шахте ворочать, а ты за юбками увиваешься. Говорила же, плохо кончится твоя затея.

— И ничуть я тебе не понравился? — почуял Вагин её смирение и оживился.

— Ни капельки! Больше не подходи, зашибёт Егор до смерти.

— Смерть, милая барышня, это обновление мира, путём разрушения старого и возведения нового на обломках. Она дюже разумна. Глядючи смерти в глаза, мужик становится настоящим мужиком, — опять взялся философствовать Петя. — А хозяин твой ничё-о. Крепкий парень. Так уж и быть, отступлюсь на этот раз. Только одно не пойму, как можно не полюбить меня? Петю Вагина. Эх, да чё говорить! Понравилась ты мне страсть как. Пойду твоей указкой на шахту, так и быть. Прощай, милуха…

После этой драки, в душе Егора остался мутный, нехороший осадок. Томила обида, а на кого — не разобрать. Вроде бы, жена ни при чём, что привязался к ней этот варяг, а потом Быков понял, что испугался своего минутного забытья.

Впервой накатило такое, что выключилось полностью сознание. Вспомнились слова японца о выработке бесстрастия, скрытности, бездумия в борьбе. Он ещё тогда ощутил, что за этим кроется изощрённая жестокость, ведь человек, усвоивший уроки Кацумато, подобен палачу.

Без меча может накласть столько голов, подумать страшно. Его упорно учили два года интеллигентно и культурно убивать, одним ударом кулака, ноги, тычком пальца, вырвать сердце у живого человека. Однажды Кацумато показал этот приём на годовалом телёнке.

Животное ещё стояло на ногах в недоумении, а в руках сэнсэя уже трепетало и брызгало кровью живое сердце. Егора учили смотреть на любого встречного, как на жертву, заранее ощупывать глазами уязвимые места для удара.

Но он, почему-то, не стал таким зверем, остерегла и помешала казачья школа деда Буяна. И теперь жалко было Петю-дурачка.