Князь Рус - Никитин Юрий Александрович

Рус пролепетал:

– Ты пришел, чтобы помочь?

Корнило покачал головой:

– Чем я смогу? Вряд ли. Но я стар, мне скоро уходить к предкам. Что ждет Леха и Чеха, уже знаю. Им выпала трудная, но счастливая доля. Но что выпало тебе, я хочу узреть своими очами.

Шатун сказал почти с отвращением:

– Старый, а любопытный, как суслик!

– Я волхв, – ответил Корнило устало, – а волхвы не любопытные, а любомудрые. А мудрость приходит от новых знаний, дурак.

Буська увел коня старого волхва, а сам Корнило прошелся, разминая ноги, огляделся. Русу казалось, что Корнило что-то замышляет, уж очень напряжен, зыркает по сторонам, будто ждет удара.

Внезапно он поднял колотушку, с силой ударил в било. Гулко загремело над опустевшим станом, где уже не звучали песни, земля не вздрагивала от топота плясунов. Корнило прислушался с удовлетворением. Рус не успел рта раскрыть, как старый волхв принялся колотить часто, неистово.

По всему стану поднимались люди, головы поворачивались в сторону грохота. Корнило продолжал созывать народ, и вот уже к нему потянулись стар и мал, женщины, дети, а также дюжие мужчины, воины, богатыри, дружинники.

– Люди! – вскричал Корнило. – У меня есть что сказать вам!

Рядом с Русом встали Бугай, Сова, Моряна, сзади подходили все новые и новые. Они слышали их тяжелое дыхание, словно люди взбирались на гору.

– Люди, – повторил Корнило, голос звучал со злостью и горечью, – нам оставили худший скот, нам достались разбитые телеги, что не могут тащить даже свои короба… Ушли все лекари, кузнецы, лучшие табунщики. В одном только мы не уступаем… а может быть, даже превосходим!

На него смотрели измученно, но в лицах жила угрюмая сила. Глаза смотрели прямо.

Бугай бухнул, будто тяжелая волна ударила в крутой берег:

– Я это чую… но ты одень в слова.

– Превосходим, – повторил Корнило громче, с неистовством. – Нашу доблесть не увезти на самых лучших повозках! Наша честь не вывалялась в грязи. Я не хулю ушедших – там наши братья. Но все ли ушли по зову сердца? Или кто-то просто примкнул к сильным?.. А здесь уж точно остались те, кого вели честь и верность!

Ерш первым вскрикнул:

– Слава!

– Слава! – поддержали голоса.

– Слава Русу!

– Не сгинем!

– Не посрамим…

Рус ощутил, как задрожал подбородок. Глаза защипало, он испугался, что заплачет, вскинул голову, а подбородок гордо и даже надменно выпятился. Кто-то хлопнул по плечу, потом раздался мощный глас Бугая. Огромные ладони сжали плечи Руса, и он вдруг ткнулся могучему дяде в грудь. Слезы хлынули потоком. Он трясся от рыданий, было стыдно, и в то же время чувствовал несказанное облегчение.

Повернулся, услышав странные звуки. В глазах расплывалось, увидел мокрые лица и потрясенно понял, что это не из-за его слез. Люди плачут, мужчины не скрывают слез, они гордо улыбаются, мокрые дорожки блестят на смеющихся лицах.

– У нас кровь богов, – прошептал Рус. – У нас сердца богов… Так что же нам еще?

Голос его рос, последние слова выкрикнул во всю мощь. В ответ прогремел крик могучий и яростный. Над головами выросли сжатые кулаки. Худые лица осветились, глаза горели восторгом. Высоко в небе пророкотало довольно. В синеве быстро таяло странное крохотное облачко.

Бугай, настолько огромный, что ему не пришлось влезать на телегу, чтобы его видели все, воздел над головами огромные длани, проревел могуче:

– У нас не остатки!..

А Моряна, могучая воительница, подняла руку, все на миг притихли, и она сказала ясным сильным голосом:

– Мы должны дать новый народ, народ богатырей! Посему я снимаю обет безбрачия… и по пришествии на новые земли обязуюсь… рожать!

Крик восторга пронесся над толпой. Рус видел, что взгляды с Моряны перебегают на него, на Бугая, уже прикидывают, чье семя понесет Моряна, от кого дети пойдут здоровее, могучее, смышленее, кто-то вопил радостно, но уже пошел ликующий смех, за спинами костры взметнулись ярче, задудели в трембиты, громко и исступленно стучали бубны, заглушая крики.

Когда Рус соскочил с телеги, подбежала Ис, прижалась счастливо. От ее трепещущего тела, тонкого и слабого, в его плоть, руки, ноги влилась странная мощь. Захотелось подпрыгнуть и взмахнуть руками – а вдруг полетит?

Бугай и Моряна хлопали его по плечам, спине, он содрогался от могучих шлепков. Но когда подошел Корнило, Рус с осуждением покачал головой. Только Корнило услышал его совсем тихий шепот:

– Я люблю братьев!

– А что, я желаю зла? – вскинулся Корнило. – Но людей надо разжечь! Конечно, это не воля Чеха или Леха, это боги решили разделить нас на три части. Какая-то да уцелеет! Даже если Коломырда сумеет послать сильную погоню, что маловероятно, то и тогда погибнет только треть… Ведь никто из нас не признается, что здесь не все, что где-то есть еще беглецы. Нет, это воля богов. Сам не терзайся, на братьев тоже не ропщи.

Подошел Сова, улыбался, только глаза оставались серьезными. Рус спросил сквозь счастливые слезы:

– Ты тоже не ожидал?

– Да, – ответил Сова спокойно, – народ ликует… Ты в шатер?

– Пойдем, – пригласил Рус, он ощутил недосказанное. – Моряна, Бугай, Ис приглашает вас разделить с нами трапезу.

Вчетвером вошли в шатер, Буську выперли, а Ершу велели никого не пускать. Ис торопливо собирала на стол, мужчины и Моряна сели, оружие оставили у входа. Рус сказал настороженно, по телу бегали мурашки:

– Говори! Какая-то неприятность?

– Кто-то должен, – сказал Сова безучастно. – Эту ночь будут ликовать, пить, плясать. Радоваться своей отваге, бахвалиться гордостью. Но придет утро…

– А что утром?

– Утром – похмелье. Увидят разломанные повозки, а хорошие забрали почти все, увидят лопаты вместо мечей… ведь воины тоже ушли, увидят кучи тряпья, мусора. А на похмелье человек, сам знаешь, бывает вовсе жизни не рад.

Сердце Руса сжалось. Он покосился на дядю и Моряну. Их лица потемнели, плечи опустились. У Ис вырвался тяжелый вздох.

– Мы не погибнем, – выпалил Рус зло.

– Если будем шевелиться, – кивнул Сова. – Чех увел добротный обоз. Он хозяйственный, но не взял ничего больше трети. Хотя мог бы взять больше, честно говоря, ведь с ним ушла половина людей. Лех увел две трети оставшихся, но Лех есть Лех: в нетерпении он выбрал лучших коней, а все телеги велел бросить… Он, как и Чех, спешит навстречу счастливой судьбе, предсказанной волхвами.

– Ну-ну!

– Я посмотрел, что осталось. Телеги можно чинить, было б чем. Одежду сошьем, было бы из чего. Так вот, я уже присмотрел три брошенные походные кузницы. Одну надо чуток подправить, другую… не знаю, а третью можно раздувать хоть сейчас. Лех оставил на наше счастье! Я ж говорю, он вообще обоза не взял.