Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

Александр не осмелился перечить и тихонько попятился. Затем, повинуясь внезапному импульсу, повернулся:

– Скажи, есть ли смысл держать в руке пистоль и саблю? Может, правы те, кто уходит в пещеры, в леса, пустыни? Среди моих пращуров были священники, были монахи…

– Я знавал их, – ответил Калнышевский. Он смотрел в упор, глаза были как у большого орла. – Ты хочешь уйти в монастырь?

– Да.

– Из-за растоптанной любви?

Александр вздрогнул:

– Откуда ты знаешь?

– Это нетрудно, – проворчал последний кошевой, – все вы в этом телячьем возрасте идете в монастырь из-за того, что прищемите палец… Серьезные причины будут потом, когда становитесь старше… Нет, в тебе слишком много ярости, ее нельзя нести в монастырь. Иначе взорвешь его ко всем чертям. Поработай сперва в мире, сынок! Разгреби грязь людскую. Поработай на людей! А спасти свою душу успеешь. Ты из тех, кто ухитряется пронести ее чистой, через какое бы болото ни шел…

Он отвернулся, уже забыв о молодом офицере. Взгляд его был устремлен поверх свинцово-серых тяжелых волн Северного моря. Там, далеко за виднокраем, была его Украина, которая ныне именовалась Малороссией. И где украинский язык был запрещен.

Засядько попятился, не сводя зачарованного взгляда с богатырской фигуры последнего запорожца. Потом пошел, постоянно оглядываясь через плечо. В душе был благоговейный страх. Впервые видел человека, который так подавляюще явно превосходил его самого.

Наконец одинокая фигура последнего кошевого Запорожской Сечи осталась за поворотом тропинки. Лишь тогда Засядько перестал оглядываться.

В числе наиболее отличившихся боевых офицеров, а им вели особый учет, его послали воевать… на море! Жарким июльским утром он прибыл в Севастополь, где русская эскадра спешно готовилась к походу. Засядько было велено явиться к вице-адмиралу Сенявину, руководителю будущей военной экспедиции.

Следом за адъютантом Сенявина он переступил порог адмиральской каюты. Сенявин сидел за столом, заваленным книгами и картами. Одна из карт была разложена, и Засядько узнал контуры Средиземноморья. Сенявин расстегнул мундир, из-под мятого воротника выглядывала дряблая загорелая шея. Он с интересом взглянул на пришедшего.

– Капитан Засядько? Рад, что вы прибыли без опоздания. Уже устроились? Ладно, этим вопросом займется адъютант. Садитесь, мне нужно поговорить с вами.

Александр опустился на свободный стул. Все здесь было ему непривычно: и тесная каюта, и качающийся пол. На стенах висели всевозможные приборы, в углах теснились навигационные приспособления.

– Женя, – позвал Сенявин адъютанта, – принеси шербет! Да отыщи попрохладнее.

Адъютант бесшумно исчез, а Сенявин объяснил Александру:

– Жара адская. Не с моим здоровьем с нею ладить. А что будет в Средиземноморье? Вас не смущает мой не совсем презентабельный вид?

– Не смущает, – ответил Засядько искренне.

Он видел, что Сенявин изучает его испытующим взглядом, словно старается проникнуть в душу и сердце. Судя по всему, адмирал остался доволен. Во всяком случае, сказал благодушно:

– Вы боевой офицер и поймете меня. А здесь некоторые заняты в основном своим внешним видом. Об одежде заботятся больше, чем о знании военного дела. Вот и приходится мне выживать этих паркетных шаркунов и перетягивать в эскадру настоящих воинов.

– Я бесконечно польщен, —сказал Засядько почтительно, —однако я не моряк…

– Вас, не моряков, будет две тысячи человек. Это капля в море, но золотая капля. Цвет и слава русской армии, наиболее отличившиеся люди в предыдущих войнах. Вы будете командовать десантным батальоном!

– Это великая честь, – пробормотал Засядько.

– И ответственность, – добавил Сенявин строго. – Рядом с вами не будет старших офицеров, которые помогут, подскажут, прикроют. Но вам как раз и давали характеристику как человеку, умеющему принимать решения.

– Мне за это доставалось, – позволил себе улыбнуться Засядько.

– Итак, вы – капитан десантного батальона… А сейчас у меня к вам, Александр Дмитриевич, будет просьба…

Засядько насторожился. Он был польщен, что могущественный адмирал назвал его по имени и отчеству, неспроста же проявлена такая любезность. Вероятно, Сенявин хочет заставить его делать то, чего не может приказать.

– …просьба, – повторил Сенявин, пристально глядя в неподвижное лицо Александра. – Присмотритесь к корабельным бомбардирам. Они справляются со своими обязанностями, однако предела совершенствованию нет, не так ли? Вы должны действовать в десанте, но мне кажется, что ваша деятельная натура не захочет оставаться в стороне и во время морского похода…

Вернулся адъютант, неся на подносе огромный кувшин и два стакана. Засядько позавидовал умению, с которым молодой офицер шел по качающемуся полу.

– Только шербетом и спасаюсь, – объяснил Сенявин. – Не желаете ли отведать?

Засядько торопливо поднялся, подхватил треуголку.

– Благодарю, ваше превосходительство. Мне еще нужно распорядиться насчет личных вещей… и всякие другие дела.

Сенявин милостиво наклонил голову, отпуская капитана.

Ветер был попутный, но когда он свежел с каждой минутой, даже Засядько понял, что надвигается шторм. Его десантный батальон загнали в трюмы и велели сидеть тихо как мыши. С палубы в бурю смывает и бывалых матросов.

Солнце с утра было багрово-красное, похожее на раскаленное ядро, которыми стреляют для возжигания кораблей противника. Капитан фрегата Баласанов велел закрепить брамсели, а немного погодя заорал, чтобы взяли еще и рифы у марселей.

Засядько держался поблизости. Он сдружился с Баласановым, дивился морским словечкам, потом подумал трезво, что и для моряка многие слова из арсенала артиллериста столь же темны и загадочны.

Тучи становились все темнее, а потом пораженный Засядько увидел, как они опустились ниже и пошли навстречу эскадре. Ветер стал пронизывающий, совсем не средиземноморский. Волны росли, начали швырять корабли как щепки. Хуже того, огромные валы хищно загибались белыми гребнями, поднимались выше палубы в рост человека, обрушивались через борт.

– Привяжись! – крикнул Баласанов резко. – Или марш в трюм!

Он, стоя на капитанском мостике, привязал себя веревкой к стойке штурвала. В руке был рупор, через который отдавал приказания. Баласанов был мокрый, но вид у него был веселый. Молодой капитан фрегата будто радовался возможности вступить в схватку хотя бы с враждебной стихией, раз уж не видать кораблей противника.

Засядько чувствовал себя неуютно, ибо доски под ногами скрипели, трещали, мачты раскачивались и тоже угрожающе скрипели, вот-вот переломятся, снасти вовсе трещали так, будто руки урагана уже ломали их как спички.