Авантюристы - Крючкова Ольга Евгеньевна

– Лучше розги! Меня ж потом весь город засмеёт! Не хочу я на ней жениться!

Сазонов усмехнулся:

– А я вот велю тебе, и женишься.

Фрол упал на колени перед барином:

– Помилуй, отец родной! – он перекрестился и лбом ударился прямо в деревянный пол. – За что позор мне такой?! Да и вам в дому на кой нужны сплетни-то?

Сазонов задумался: а действительно – на кой? Подумаешь, девку обрюхатели! Небось, не без её же ведома и желания…

– Ладно, отпишу Глафире Сергеевне, что ты женился месяц назад на моей дворовой девке.

– Батюшка, на любой женюсь, на которую укажешь… – подобострастно заверил Фрол.

* * *

Глафира Сергеевна прочитала письмо помещика Сазонова и пришла в неописуемое возмущение, тотчас велев явить перед своими ясными очами Лизавету. Та вошла в покои барыни, переваливаясь как утка, живот за последнюю неделю на сытых харчах вырос ещё больше.

Хозяйка цепким взором смерила свою крепостную, гневно потрясая письмом:

– Фрол твой женился по распоряжению барина на некой дворовой девке! Так что Лизавета…

Молодуха всё поняла и залилась слезами:

– Стало быть, баструка[2] на свет Божий рожу-у-у, – протянула она, утирая сопли рукавом рубахи.

После разговора с барыней Лизавета стала задумчивой и молчаливой. Дворовые же девки постоянно донимали её подковырками и вопросами, всем было до смерти интересно: кто же отец?

Наконец, в одно прекрасное время несчастная не выдержала и выдала такое, что у девок, занимавшихся шитьём в горнице, округлились глаза. На очередную подковырку, исходящую от гадостной Анфиски, Лизавета нагло заявила:

– А чаво тебе до отца-то? Чай ты ему за ненадобностью с таким – то вороньем носом да кривыми ногами. Я вчерась видала твои коромысла в бане-то. Полюбовник-то мой, хранцузский, на прощанье подарил мне золотую монетку, во смотрите! – она извлекла луидор из кармана сарафана и протянула на ладошке всем на обозрение.

Девки замерли. Старшая крепостная вообще лишилась дара речи и непроизвольно потянулась за французским подарком. Она внимательно разглядела монету и, наконец, спросила:

– Лизка, а кто на ней, на монетке-то? Чаво за барин такой важный?

– Так он самый и есть – император ихний хранцузский, Бонапартом зовётся. Я ему рубашки батистовые стирала да в покоях прибиралась, вот и согрешили… Такой мужик видный: как устоишь супротив него?

Девки разом охнули: Лизка ждёт ребёнка от самого Бонапарта!

Та же и глазом не повела, посмеиваясь про себя над глупыми бабами. Вскоре об этом разговоре узнала Глафира Сергеевна и окончательно растерялась:

– Этого только не хватало! Теперь весь Смоленск узнает, что в моём доме живёт ребёнок Наполеона! Господи, что будет с Петром Анисимовичем, его же удар хватит…

Глафира Сергеевна отписала мужу письмо в Смоленск, где тот всё ещё занимался строительством дома. Удар барина не хватил, но новость сия вызвала бурную реакцию. Он не отрицал подобную возможность, в городе было известно всем, что в его доме располагался штаб французов и останавливался сам Наполеон Бонапарт. Петр Анисимович, как истинный патриот велел жене избавиться от младенца, скажем, утопить или ещё чего… Барыня же возмутилась и в очередном письме укорила мужа за неоправданную жестокость, ведь Лизавета ни в чём не виновата, а согрешила она против своего желания, мол, заставили её или взяли силой, поди известно о жестокостях неприятеля, наслышаны уже.

Пётр Анисимович смягчился, решив, что пусть живёт наполеоновское семя в его доме, будет о чём с гостями посудачить.

Постепенно все начали верить в россказни о Бонапарте, уверовала даже сама Лизавета. В положенный срок у неё родилась дочь, которую нарекли Евдокией. Окружающие приглядывались к ней, особенно Петр Анисимович Горюнов, который специально нашёл портрет Бонапарта и в итоге решил, что девочка как две капли воды на него похожа.

* * *

Прошли годы. Дочь Елизаветы, Евдокия вышла замуж и нарожала детей. Машенька была младшей дочерью Евдокии, мать родила девочку поздно почти в сорок лет. Девочка была хороша собой и умна не по годам.

Сын Петра Анисимовича Горюнова, Виктор, мужчина уже в почтенных летах, знал о присказке про Наполеона и не сомневался в её правдоподобности. Жена его была бездетна и благоволила к маленькой Машеньке, взяла её в дом, обучала грамоте и всяким светским премудростям. Словом, девочка стала её воспитанницей.

Когда Машеньке исполнилось двенадцать лет, добрая барыня умерла от лихорадки. Девочка очень тосковала по своей благодетельнице. От родной матери она уже отвыкла, да и приноровилась к благородному образу жизни, вовсе не горя желанием прясть и шить с дворовыми девками.