Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

Аполлоний неожиданно глуповато хихикнул – рядом с Диоскурами[191] и Гермесом растянула толстые губы в придурковатой улыбке главная богиня херсонеситов Дева с подобием посоха в руках, высеченная из цельной глыбы серого мрамора. Купцу было известно, что в свое время Херсонес[192] помогал царю скифов Агару строить новую столицу Неаполис. Предприимчивые дельцы надеялись задобрить могучих и непобедимых властелинов равнины, даже свой ксоан[193] подарили. Но варвары оказались хитрей и дальновидней херсонеситов: поднакопив силы и понастроив крепостей, они захватили почти всю хору[194] Херсонеса, в том числе Керкенитиду[195] и Калос Лимен[196]. И теперь оказавшиеся в дураках эллины валят со стен заготовленный для построек камень на головы скифских воинов, обложивших их, как сурков в норе.

Спохватившись, Аполлоний мысленно отругал себя – получается, что он злорадствует. Конечно, теперь из-за войны со скифами торговые люди Херсонеса не могли тягаться с боспорским купечеством. Но радоваться несчастью соотечественников ему не пристало: кто может знать, куда в очередной раз полетят стрелы скифских конных стрелков…

– Аполлоний! Ты что, уснул стоя! – раздался насмешливый голос.

Купец, погруженный в мысли, вздрогнул и обернулся. На пороге общественного здания стоял, потягиваясь, рапсод.

– Что так рано поднялся? – спросил Эрот, зевая. – Не терпится начать торг?

– Прежде нужно принести жертвы богам, – рассудительно ответил купец и пощупал кошелек у пояса, наполненный серебрянными монетами – несмотря на испуг, он все же умудрился припрятать его от разбойников.

– В акрополе – храмы Аполлона и Афины, за стенами города – Деметры и Гермеса. Выбор не хуже, чем в Пантикапее. На все случаи жизни. Лучше, если не обделишь вниманием никого из богов Неаполиса, в том числе и скифских, – ухмыльнувшись, сказал рапсод.

И снова, в который раз, в голосе Эрота купцу почудились насмешливые нотки.

– Не мешало бы позавтракать, – сменил тему разговора рапсод и похлопал себя по животу. – Пусто…

«Знаю, знаю, чего тебе хочется, забулдыга…» – раздраженно подумал купец и горестно вздохнул – опять вспомнилось родосское вино, булькающее теперь в желудках воинов Палака. Не ответив на прозрачный намек Эрота, только неопределенно пожав плечами, он поспешил к воротам – их в это время открывали дюжие стражники.

– Вот так, дружище, – Эрот потрепал за ухо пса, сидящего на ступеньках и выгрызающего из лохматой шерсти блох. – Благодарность – чувство, которое умерло, еще не родившись. Не будем его строго судить, – кивнул в сторону быстро удаляющегося Аполлония. – Голос наших пустых желудков чересчур тих для того, чей слух привычен к бренчанью золотых и серебряных монет. Идем, поищем доброго человека, и он угостит тебя костью с остатками мяса, а меня – глотком непрокисшего вина.

И рапсод направился в сторону квартала ремесленников, где его старый знакомый, лишенный жрецами за какие-то грехи ольвийского гражданства, держал убогую харчевню. За ним, припадая на раненую ногу, поковылял и пес…

Аполлоний был радостен и доволен – его товары шли нарасхват и по цене почти вдвое выше той, на какую он рассчитывал. Особенно хорошо брали вина и украшения. Свои повозки боспорский купец разместил на площади в центре скифской столицы. Обычно здесь занимались выездкой лошадей и обучали мальчиков верховой езде.

За товары скифы платили мехами, вычиненной кожей, кадушками с горным медом (его привозили в Неаполис тавры), кругами темного воска, реже – чеканной монетой самого разного достоинства и государственной принадлежности: херсонесскими драхмами[197] и тетроболами[198], статерами Понта и боспорскими халками[199], ольвийскими лептами и аттическими оболами, денариями и сестерциями Рима.

Благодушествующий Аполлоний обратил внимание на скифского подростка лет пятнадцати, в восхищении уставившегося на акинаки, выкованые кузнецами Пантикапея. Что-то очень знакомое почудилось купцу в чертах лица мальчика: крутые скулы, тяжелый подбородок, орлиный нос, серые до голубизны глаза, длинные темно-русые волосы…

И тут чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.

– Ба, кого я вижу? Ты ли это, мой старый друг? Не верю глазам своим – Аполлоний отважился на путешествие в Неаполис. Хайре, дружище!