Сын Портоса - Дюма Александр

— Послушайте, Сен-Жан, — с изумлением спросил он офицера, — кого это вы сюда привели?

— Того, монсеньер, кого вы нам велели схватить, — последовал ответ.

— Вы что, спятили? — осведомился шеф полиции, пожав плечами. — Неужели вы не могли свериться с описаниями, которые дата нам все опрошенные свидетели? Смотрите сами! — Он взял со стола бумагу. — Рост — шесть футов, сложение — геркулесовское, одежда — бретонского поселянина…

— Но, монсеньер, — запротестовал офицер, — мы взяли этого человека в той гостинице и в той комнате, где, как нам сообщили, остановился преступник. Я тщательно допросил его и этот коротышка заявил, что он — тот, кого мы ищем.

— Нельзя же верить простому заявлению!

— Почему, монсеньер, если арестованный сам признается…

— Да, чтобы сбить вас со следа! Мэтр Сен-Жан, вы лишились головы, подобно вашему тезке!^[41] Вы болван, позволивший себя одурачить! За это вас следует…

Взбешенный глава полиции обернулся к Фрике, хладнокровно развалившемуся на стуле.

— Послушайте, что вы здесь делаете? — грубо рявкнул он.

— Жду, когда ваша милость кончит беседовать с этим офицером на непонятные мне темы. По-моему, вы обвиняете беднягу в том, что он совершил промах. Но уверяю вашу милость, это не соответствует действительности, ибо я — тот человек, о котором король, несомненно, говорил вам.

— Я действительно выполняю приказ его величества, но описание не соответствует…

— Плевать на описание! — нетерпеливо воскликнул маленький парижанин. — Во мне нет шести футов росту, но что в конце концов значат дюйм или два? Что касается одежды, принятой на моей родине, то я сменил ее на эту, дабы усилить достоинства, данные мне самой природой.

— Значит, вы утверждаете, что вы…

— Что я — это я? Не только утверждаю, но и горжусь этим!

— Возможно ли это? — пробормотал Ларейни, беспокойно ерзая на стуле. — Какой закоренелый негодяй! Он еще хвастает содеянным!

— Конечно! Я ведь не начинал свою карьеру, как военный инженер. Но подождите, монсеньор, покуда я добьюсь большего, и у вас от удивления глаза вылезут на полный учености лоб!

Шеф королевской полиции обернулся к приставу.

— Книга для записи показаний и полицейские сержанты на месте?

— Да, монсеньер.

— Пусть сержанты войдут.

Когда последние появились в комнате, министр продолжил:

— Писарь, приготовьтесь записать показания этого человека. Сержанты, станьте позади него, теперь он под вашей охраной.

Фрике с удивлением воззрился на говорившего и вновь прибывших.

— Это еще что — в какую игру вы играете? Показания, писарь, сержанты… Чтоб мне сдохнуть, если я хоть что-нибудь понимаю!

— Обвиняемый, — сурово начал чиновник, — вы признаете, что злостно и преднамеренно нарушили эдикты, провозглашенные нашим государем, королем?..

Теперь пришла очередь Фрике подскочить на стуле.

— Эдикты? Какие эдикты? Мне снится сон, или у вашей милости солнечный удар?

— Эдикты, касающиеся дуэлей, — продолжал Ларейни, — с помощью усердия покойного кардинала Ришелье разрешенные и подписанные горячо оплакиваемым королем Людовиком XIII и продленные ныне царствующим монархом…

— Не знаю я ничего ни о каких эдиктах, — пробормотал маленький парижанин, воздев руки.

— …Скрестив шпаги в королевском владении, Сен-Жерменском лесу, с виконтом де Брежи, капралом королевских мушкетеров, которого невозможно преследовать по суду, ибо в результате этого мятежного деяния он был убит в поединке.

Фрике громко вскрикнул — наконец-то он все понял! Отряд солдат доставил его к министру, потому что он обвинялся в нарушении эдиктов и убийстве, и должен был попасть в тюрьму вместо своего друга Жоэля из Локмариа.

Не обратив внимания на вызванный им ужас, магистрат продолжал:

— Следовательно, вам придется предстать перед полицейским трибуналом, специально учрежденным для наказания тех, кто нарушает законы королевства и волю короля. — Сделав паузу, чтобы дать слушателю время осознать смысл его речи, он торжественно продолжил: — Преступления подобного рода влекут за собой наказание, не меньшее, чем смертный приговор…

Несмотря на свою храбрость, парижанин опустился на стул — у него подкосились ноги. В тумане, застилавшем глаза, ему представилось смутное видение палача с топором и плахой.