Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

– Ах, Александр, – сказала она томно, – у вас такое мужественное имя!

– Его дал мне отец.

– Ах, – сказала она со смехом, – я уверена, что он дал вам не только мужское имя…

– Надеюсь, – пробормотал он, баронесса уже задышала чаще, в глазах появился особенный блеск, алый рот призывно начал раскрываться. – Но если вы не уверены…

– Мы, немцы, практичный народ, – ответила она с низким грудным смехом. – Мы предпочитаем проверять…

Ее белые нежные руки обхватили его за шею. Сильный запах пряных духов и пудры забил ноздри, под его пальцами ее тело было мягким, горячим и сочным, она слабо застонала, глаза ее томно полузакрылись. Засядько начал расстегивать ее пояс, как вдруг раздались быстрые шаги.

Адельгина вздохнула и с неохотой отстранилась. В то же мгновение занавески колыхнулись, в щель просунулась голова Оли. Ее ясные серые глаза потемнели, она с укором посмотрела на обоих, сказала:

– Александр Дмитриевич, вы обещали рассказать про Московский бой!

«Когда это я обещал?» – едва не сказал он сердито, но прикусил язык. Ребенок ревнует, это же ясно. Детская ревность, она не может видеть, как ее героя занимают другие женщины.

– Оля, – сказал он просительно, – давай я расскажу тебе в другой раз.

– Вы все обещаете, – обвинила она, – а потом опять уедете!

– У меня служба.

– Но пока вы здесь…

Адельгина прервала с досадой:

– Милое дитя, вернись к родителям. Наш герой расскажет тебе в другой раз.

Оля смотрела на нее исподлобья. Засядько чувствовал себя скверно, он ясно видел, что девочка хотела бы сказать, но баронесса этого пока не понимает.

– Почему не сейчас? – сказала Оля таким капризным голосом, которого Засядько у нее даже не предполагал. – Он обещал, обещал!

Она топнула ногой, только сейчас он в ее голосе и движениях уловил фальшь, догадался, что дочь Грессеров изображает капризного, избалованного ребенка русских аристократов-самодуров, которому все было позволено. Ему стало стыдно и неловко, ребенок цеплялся за единственную возможность не оставлять их наедине.

– Иди домой, – сказал Засядько настойчиво.

Она смотрела в упор, ее глаза предательски заблестели. Нижняя губа начала подрагивать. «Черт знает что, – подумал он в неловкости. – Что мне остается делать? Не могу же я идти на поводу у ревнивого ребенка!»

– Господи, – бросила Адельгина раздраженно, – до чего же эти русские… Прости, Александр, я имею в виду этих бояр! Они не понимают, что считаться нужно не только со своими капризами!

Укор в глазах девочки стал невыносимым. Засядько ощутил, что по спине побежала теплая струйка пота, а то пламя, которое путало ясные мысли скабрезными фантазиями, внезапно поднялось по телу наверх и перелилось в уши, что запылали как факелы.

– Нам стоит выйти в сад, – предложил он. – Мы еще не осмотрели королевские розы…

Адельгина сердито фыркнула, поднялась, колыхнув белой нежной грудью, словно бы налитой горячим молоком. От нее шел жар, Засядько подумал, что ожег бы пальцы… или губы, если бы не появилась дочь Грессеров.

Оля посторонилась, они вышли, Адельгина цеплялась за руку Засядько, прижималась грудью, она и на ощупь напоминала ему бычий пузырь, туго налитый горячим молоком пополам с медом. Она была такая сочная и лакомая, что у него в самом деле начали снова чесаться руки от жажды ухватить, сдавить, мять…

Быстро темнело, слуги неторопливо зажигали свечи, светильники с бараньим жиром, благовониями. Засядько и Адельгина в благопристойном молчании миновали слуг, вышли в сад. Тихо шелестели фонтаны, воздух был наполнен пряными запахами цветов.

Адельгина сказала негромко:

– Дорогой герой, вон в той беседке мы могли бы обсудить…

– Ваши прелести, – добавил Засядько.

Баронесса томно улыбнулась:

– Я хотела сказать «ваши мужские достоинства». Но я готова поставить свои прелести против ваших достоинств!

Изящная беседка была увита диким виноградом. Сквозь редкие щели внутри беседки угадывалась широкая круговая скамейка. Там было темно, пробрались едва ли не ощупью. Адельгина опустилась на скамью со вздохом облегчения, смахнула рядом листья:

– Прошу вас, герой.

Глаза баронессы блестели в полутьме, как у дикого зверя, но пахло от нее призывно, обещающе, даже многообещающе. Он наклонился к ней, отыскал губами ее сочный горячий рот. Ее губы лишь на миг показались твердыми, тут же наполнились горячей кровью, обожгли. Он ощутил, как его руки словно сами по себе начали шарить по ее телу, натыкались на множество крючков, заколок, пуговиц.

И тут он услышал торопливый перестук каблучков. Адельгина не слышала, она дышала томно, часто, полузакрыв глаза, уже вздымалась и извивалась, ее грудь двигалась и просилась в его ладони, но Засядько ощутил, как горячий пыл оставляет его плоть: настойчивая девчонка спешит к беседке и вот-вот заглянет…

Он отдернул руки. Адельгина еще некоторое время извивалась, наконец проговорила хриплым от страсти голосом:

– Что-то случилось?

– Да, – сказал он глухо.

– Ты… контужен… или как?

– Скорее или как… Вот оно собственной персоной.

Залитая лунным светом, на пороге возникла тонкая фигурка. Лицо было в тени, но Засядько мог себе представить, какие у нее глаза. Он даже отодвинулся от роскошной баронессы, от которой шел жар, как от горна в кузнице.

– Ой, вы здесь, – сказал тоненький радостный голосок. – А вас там ищут! Вас, баронесса, такой высокий господин с голубой лентой через плечо, а вас, Александр Дмитриевич, кроме барона Мюфлинга и Барклая де Толли, еще и очень красивая женщина… вот с таким декольте!

Баронесса глубоко вздохнула, ее руки обняли Засядько за шею. Он усиленно раздумывал, кто бы это мог быть, он не знал никакой красивой дамы с вот таким декольте, и страсть как-то незаметно угасла, а мозг очнулся и заработал, хотя и с перебоями и со скрипом.

– Пусть, – шепнула баронесса жарко. – Мы успеем…

– Не при ребенке же, – ответил Засядько сдавленно. – Олечка, спасибо, что сообщила. Иди, а то уже темно. Мы сейчас придем.

Она беззаботно сказала:

– Да ничего, я подожду.

– Иди, – прошипела баронесса зло.

Облитая лунным светом головка на темном фоне неба повернулась, затем тонкий голос проговорил с внезапным страхом:

– Ой, как темно, в самом деле! Я боюсь идти через темный сад.

– А как ты шла сюда? – проговорила баронесса сер­дито.

– Да как-то не обратила внимания… Пока вы не напомнили, что темно… Ой, а сюда кто-то идет… Большой такой, страшный!..

Голосок ее был детский, испуганный. Засядько в самом деле начал слышать шаги, шорохи, движение листьев и прочие звуки, которые раньше замечал только в ночном дозоре, да и тогда они были большей частью обычным фоном живых деревьев, где ползают и срываются оземь крупные жуки, шелестят древесные мыши, важно топают ежи…