Басилевс - Гладкий Виталий Дмитриевич

Перс удовлетворенно хмыкнул и приналег на стилос. Он понял – дни Иорама бен Шамаха сочтены, и приговор вынесен самой царицей.

– С кем ты встречался в харчевне «Мелисса»? – скрипучим официальным голосом спросил Даипп.

– Я тебе ничего не скажу, – ответил иудей, дерзко глядя на главного жреца. – Ты можешь искалечить мое тело, выцедить по капле кровь, и я буду стенать и мучиться, кричать от боли и плакать, ибо я всего лишь человек, существо слабое и изначально грешное. Но заставить меня предать ближних ты не в состоянии. И запомни, Даипп – придет время, и твое обесчещенное тело будет выброшено на поживу воронью. Тогда даже сама смерть покажется тебе желанной и милой, как материнская длань. Запомни это, Даипп!

Огненный взор лекаря, казалось, впился в сердце, и жрец невольно схватился за грудь, где медленно разливалась жгучая всеобъемлющая боль. Внезапный страх лишил его на некоторое время дара речи, и Даипп только беззвучно шевелил поблекшими устами. Оронт, с ухмылкой наблюдавший за ними, прокашлялся, отложил стилос и встал, потягиваясь.

– Начнем? – деловито спросил он жреца.

Тот прикрыл глаза и угрюмо кивнул. Ему хотелось бежать отсюда без оглядки, чтобы ничего не видеть и не слышать. Искушенный в придворных интригах, коварный и хитрый честолюбец, он понимал, что пророчество иудея отнюдь не пустой звук. За Иорамом бен Шамахом стоят могучие силы; и они при случае припомнят главному жрецу все. Око за око, зуб за зуб… Даипп вдруг ощутил себя крохотным зернышком, попавшим в жернова. И милонархом была Лаодика, по приказу которой он теперь сидит в этой гнусной яме вместе с палачами, чтобы добыть интересующие ее сведения.

Чувствуя, что теряет сознание от неожиданного удушья, жрец схватил полный фиал, услужливо поданный Оронтом, и жадно осушил его.

Уголья пыточного очага уже потускнели, подернулись пушистыми серыми хлопьями пепла. Возбужденный, с налившимися кровью белками глаз Оронт пил вино, словно воду, фиал за фиалом. В камере витал запах горелого мяса, и Даипп с трудом сдерживал рвоту. Палач и его помощник неторопливо и обстоятельно ели рыбу под острым чесночным соусом. Иорам бен Шамах лежал на голом полу и тихо постанывал. Его обнаженная спина являла собой кровавое месиво с черными полосами подпалин.

– Поднимите его, – брезгливо морщась, сказал жрец и торопливо закрыл нос куском тонкого надушенного полотна. – И приведите сапожника.

Оронт понимающе осклабился и рыкнул на безмятежных подручных. Киликиец небрежно подхватил лекаря под мышки и усадил, прислонив к стене, а узкоплечий перс опрометью выскочил за дверь. Вскоре он возвратился, подгоняя пинками тщедушного капподокийца с остановившимся взглядом.

– Подойди поближе! – резко приказал жрец сапожнику.

Тот вздрогнул, будто его ожгли кнутом со свинцовым наконечником, на негнущихся ногах подошел к Даиппу и упал на колени.

– Не надо… не бейте! – вдруг возопил он, в мольбе протягивая к жрецу тощие руки. – Я уже все сказал! Все!

– Заткнись, скот… – Оронт пнул его ногой. – И внемли.

– Иорам! – жрец снова возвысил голос, обращаясь к безучастному иудею. – Мы знаем многое и без тебя. Твой бывший брат по вере покаялся и рассказал следствию о ваших коварных замыслах. Он будет прощен и выпущен на свободу. Пока такая же возможность есть и у тебя. Ты меня слышишь, Иорам?

– Да… – с трудом шевеля непослушным языком, ответил иудей; он в этот миг наслаждался леденящим холодом стены, остудившим его израненную спину.

– Тогда скажи мне, кто тот воин, что приходил к сапожнику на встречу с тобой? Скажи только это, и сегодня же ты покинешь Понт.

– Не помню… – пробормотал Иорам бен Шамах, прикрыв глаза.

– Ах, пес! – рванулся к нему взбесившийся Оронт.

– Оставь! – воскликнул жрец, с омерзением глядя на перекрашенного перса. – Всему свое время… Очень жаль, Иорам, что ты такой несговорчивый, – процедил он сквозь зубы. – Тогда мне придется огорчить и тебя и этого несчастного – мы будем пытать его на твоих глазах до тех пор, пока кто-нибудь из вас не образумится. Давай! – кивком указал Оронту на коленопреклоненного сапожника.

– Нет, нет! – закричал тот, пытаясь освободиться из рук палачей. – Господин, молю тебя – скажи им! Избавь меня от мук! – он извивался, словно червь, с безумной надеждой глядя на лекаря.

– Терпи, брат мой… – тихо проронил иудей. – Терпи и надейся. И да простит тебе Сотер невольное предательство. А я уже простил – ты всего лишь человек… – он с состраданием поднял правицу, благословляя несчастного.