Князь Рус - Никитин Юрий Александрович

На стене снова долго шептались, бросали на него курьезные взгляды. Похоже, долго не могли понять, кто такой Исхак, наконец сверху закричали вниз, ворота заскрипели, створки чуть раздвинулись.

Буська, с сильно бьющимся сердцем, пустил коня вперед. В груди то все сжималось от страха, то там начинало колотиться в отчаянной решимости въехать в стан врага, все увидеть, все запомнить, рассказать Русу о слабых местах в Новом Иерусалиме, граде презренного врага. А то они шастают даже в воинском стане, все вызнают, русы же ничего не знают, а Бугай на то и Бугай: не помнит, где у него правая, а где левая!

Я буду героем, напомнил себе твердо. Я вызнаю их тайны!

Когда конь пошел по тесной улочке, уже не осталось иудеев, знающих людской язык, все жевжекают на своем свинячьем. Буська даже не пытался расспрашивать, только дивился странным одеждам, тесным улочкам, тесно прилепленным один к другому домам.

Его о чем-то спрашивали, он твердил: «Исхак, сын Нахима», ему указывали направление, он поворачивал коня, и так плутал долго, но не терзался, ибо чем больше лазутчик узрит, тем больше ему честь и хвала.

На него смотрели со страхом и удивлением. Шарахались, издали уступали дорогу. Он надменно смотрел поверх голов, даже взор сделал гордо-недвижимым, только уголками глаз цепко хватал все и, как белка, суетливо рассовывал во все уголки памяти.

Народу много, отметил сразу. И на улицах, и во дворах, откуда слышны и голоса, и стук больших молотков по металлу. Куют оружие, понятно. Пахнет горелой окалиной, жженым маслом: тоже понятно – окунают раскаленные мечи для крепости.

Конь под ним ступал мощно, уверенно. Буська с гордостью видел, что сам держится как сокол среди серых утиц, так и его конь среди невзрачных лошадок иудеев будто Змей Горыныч среди коров, да и то немаловажно, что сам он на таком коне выше и шире в плечах местных взрослых мужчин.

Он начал покрикивать, подпустив в голос повелительную нотку:

– Исхак! Исхак, сын Нахима!

От него прыгали в стороны, тряслись, судорожно указывали пальцами. Часто – в противоположные стороны. Наконец подъехал к низкому забору, с высоты седла видел, как во дворе десятка два мальчиков сидели тихо и смирно как мыши, у каждого на коленях свитки тонкой телячьей кожи. Каждый что-то бормочет под нос, раскачивается всем телом.

Мороз пробежал по телу Буськи. С магией еще не сталкивался, но на то и дикие народы, чтобы здесь ее найти, и он, преодолевая дрожь в горле, заорал во всю мощь:

– Исхак! Исхак, сын Нахима!

По ту сторону забора раздался визг. Все вскакивали, подпрыгивали, разбегались. По всему двору разлетелись клочья кожи. Один из мальчишек на бегу запнулся, словно что-то сообразив, повернул перекошенное страхом лицо. Буська приветливо помахал ему рукой.

Мальчишка, это и был Исхак, остановился, борясь со страхом, но потом, видимо, сообразив, что он дома, а чужак явился один, робко приблизился к забору. В глазах были все еще страх и недоумение. На крыльцо выскочил взрослый, его окружала визжащая детвора, цеплялась за его одежду. Все верещали, дергали, прятались за спину.

Буська снова помахал рукой:

– Шолом! Я приехал в гости.

Он подбоченился, зная, что долг гостеприимства свят. Нет такого народа, который не должен бросить все и тут же начинать ублажать гостя, поить и кормить, а уж потом спрашивать: по делу аль просто так забрел. А уж надолго ли – так и вовсе спрашивать запрещено богами.

Исхак смотрел исподлобья, в чем-то колебался. С крыльца крикнул взрослый. Исхак ответил тонким птичьим голосом. Дети заверещали громче. Взрослый сказал резче, злее, Исхак повесил голову, отвечал коротко, виновато.

Буська решил, что пора сделать вид, что ему такое отношение оскорбительно, вытащил свою гордость – меч-акинак, положил лезвием на края забора и крикнул:

– Клянусь небом, чьи заветы нарушены! Если не выйдешь сейчас ко мне, ибо я твой гость, я прокляну этот муравейник.

Исхак торопливо прокричал, переводит, понял Буська, взрослый всплеснул руками, что-то прожевжекал печально и с ноткой поражения, а Исхак впервые улыбнулся. Ответил уже на ломаном скифском:

– Ты мой гость, отважный скиф.

– Я рус, – гордо поправил Буська, – а зовут меня Буська.

– Буська, – повторил Исхак. – Буська, я сейчас выйду на улицу, мы поедем к моему дому…

Буська видел дальнюю калитку, но как не похвастать силой рук, он ухватил Исхака за шиворот, крикнул, смеясь:

– Давай прямо сюда!

Потянул мощно, даже конь уперся всеми четырьмя, Исхак торопливо полез через забор, но Буська уже перекинул его на эту сторону. Вдогонку что-то кричали со двора. Исхак едва удержался на ногах, отряхнулся, на Буську смотрел со страхом и уважением:

– Ну ты и голиафчик…

– Кто это? – спросил Буська подозрительно.

– Богатырь был такой, – сказал Исхак поспешно, – очень сильный!

– А-а-а-а, тогда ладно. Чем ты занимался?

Он соскочил на землю, с удовольствием чувствовал, что намного сильнее, выше, шире, а этот иудейчик, хоть и чуть старше, это видно, все же мельче, вырос как кот на карачках, явно в щенках заморен.

– Занимался, – ответил Исхак с запинкой. – Занимался… это значит учил знаки.

Он медленно двинулся, робко посматривая на грозного гостя, вдоль улицы. Буська коня вел в поводу, прохожие прижимались к стенам, давая дорогу. На всех троих смотрели со страхом и изумлением. Даже на коня, что гордо вскидывал голову, потряхивал роскошной гривой. Мышцы играют, смотрит с вызовом, готовый драться со всеми жеребцами этих земель.

– Знаки, – протянул Буська понимающе. – Мы тоже учим знаки. Которые оставляет рысь, какие куница. Умеем отличать знаки молодого волка от старого…

Исхак усмехнулся:

– Не такие…

– А что?

– Знаки… Ну… совсем другие. Как хорошо, что у вас их нет. Буквы, из них составляют слова.

– Слова? – удивился Буська. – Зачем составлять слова, когда их можно знать и несоставленные?

Исхак сказал в затруднении:

– А книги? Книги из букв.

Буська подозрительно смотрел на печальноглазого мальчишку. Решил было, что иудейчик втайне насмехается, морочит голову незнакомыми словами, но после размышления отверг подозрение. Побоится, хиляк.

– Что такое книги?

– Книги, – объяснил Исхак, – это… гм… словом, как вам хорошо, что у вас нет!

– А что так?

– Да заставляют заучивать эти знаки.

– Тяжко?

– Очень тяжко, – пожаловался Исхак. – Ты даже не представляешь, насколько тяжко. Голова пухнет, будто туда вогнали большую занозу.

В глазах Буськи появилось отвращение.

– Бедный вы народ… И очень глупый. Хоть сказали, зачем тебе они?

– Чтобы читать старые книги. Ну, читать – это слышать то, что сказали твои умершие родители, предки, прародители нашего народа.