Осужден пожизненно - Кларк Маркус

Я видел, что он почти не понимал меня, но в общем и целом со мной согласился. «Я знал только одну женщину, обладающую, как говорится, действительно острым умом, – сказал он, – но она была обыкновенная потаскуха».

– Из чего следует, что умная женщина должна быть непременно падшей? – возразил я.

– Ну, эта была дрянь порядочная – прошла огонь, воду и медные трубы. Острая, как иголка, сэр, и непреклонная, как скала. И все же занятная штучка.

По выражению его лица я понял, что у него с этой особой были связаны какие-то неприятные воспоминания, и я полюбопытствовал услышать продолжение.

– Она живет где-то в этих краях, – продолжил он. – Мне сказали, что она вышла замуж за своего слугу, бывшего арестанта, по имени Карр. Я не видел ее много лет и не представляю, как она выглядит теперь, но в те дни, когда я ее знал, она была именно такой, какой вы ее описали. (Надо заметить, что я ровно ничего не описывал!) Она прибыла на том же корабле вместе с нами в качестве служанки моей тещи.

У меня чуть не сорвалось с языка, что я встречал се раньше, но что-то заставило меня промолчать. В жизни таких людей, как капитан Фрер, есть события, которых лучше не касаться. Думаю, что это было одно из них, потому что, как только вошла, его жена, он сразу переменил тему разговора. Можно ли допустить, что двое этих людей – «гроза арестантов» и жена бывшего арестанта – были в молодости больше чем просто друзьями? Вполне вероятно! Он из тех мужчин, которые не могут обойтись без плотской любви. (Недурно я отзываюсь о своем хозяине!) А ловкая черноглазая женщина – достойный предмет увлечения. Возможно, из-за этой истории всегда так печальна и миссис Фрер? Почему я неотвязно думаю об этом? Мне кажется, что я не только совершаю насилие над собой, но оскорбляю ее, когда пишу о своих подозрениях. Если бы я занялся самобичеванием, я надел бы сейчас власяницу и вериги. «Лишь постом и молитвой изгоняются мысли сии».

7 апреля.

Прибыл мистер Паунс – его распирает сознание важности своей миссии. Он прохаживается с видом министра накануне получения Ордена Подвязки, полный надежд, сомнений, страхов и самодовольства, несмотря на неопределенность положения. А я, как наивная школьница, гляжу во все глаза на этого напыщенного служаку, хотя – видит бог – я отлично понимаю всю важность стоящей перед ним задачи. Но человек должен давать отдых голове, а себе – разрядку. Я вспоминаю, как некий арестант в Хобарт-Тауне, дважды приговоренный к смерти и дважды помилованный, вскочил и издал яростный крик, услышав наконец свой смертный приговор. Мне он сказал потом, что, если бы он не закричал, он бы, наверное, сошел с ума.

10 апреля.

Вчера вечером у нас был парадный обед. Разговор за столом шел исключительно об арестантах. Я никогда не видел миссис Фрер в худшем состоянии. Она была молчалива, рассеяна и печальна. После обеда она сказала мне, что ненавидит самое слово «арестант», так оно связано с ее детскими воспоминаниями.

«Я жила среди них всю свою жизнь, – сказала она, – но от этого мне отнюдь не легче. Знаете, мистер Норт, иногда у меня бывают страшные фантазии, которые мне кажутся далекими воспоминаниями. Я боюсь снова очутиться среди арестантов. Я уверена, что они причинят мне зло».

Конечно, я засмеялся, но это не помогло. Она тверда в своем убеждении и смотрит на меня глазами, полными ужаса. Этот ужас, написанный на ее лице, меня озадачивает.

«У вас расстроены нервы, – сказал я. – Вам нужен отдых».

«Да, мои нервы пошаливают, – ответила она с присущей ей искренностью. – У меня предчувствие, что свершится какое-то зло». Мы немного посидели молча, а потом она вдруг вскинула на меня свои большие глаза и спокойно спросила:

– Мистер Норт, какой смертью я умру?

Вопрос показался мне отзвуком моих собственных мыслей – у меня какая-то дурацкая тяга к физиогностике, – и я вздрогнул.

В самом деле, – какая смерть ее ждет? Какую смерть можно встретить с широко открытыми глазами, с полуоткрытым ртом и сдвинув брови, как бы желая удержать быстро тающее мужество? Разумеется, не мирную смерть. Я призвал на помощь свою черную сутану. Я сказал:

«Моя дорогая леди, вам не следует думать о таких вещах. Вы знаете, что смерть – это сон. Зачем же предполагать кошмары?»

Она вздохнула, словно очнувшись от минутного оцепенения. Удержавшись от подступающих слез, она овладела собой и перевела разговор на другую тему, затем, найдя предлог, подошла к пианино и заиграла бурный вальс. Думаю, что эта неестественная веселость кончилась истерическим припадком. Потом я услышал, как муж предложил ей нюхательную соль… Он такой человек, который посоветовал бы нюхательную соль и пифии, если бы та обратилась к нему за советом.