Барбаросса - Пикуль Валентин

* * *

3 декабря Гитлер вызвал в Полтаву верного Рейхенау, вручив ему всю группу армий, которой прежде командовал устраненный в отставку Рундштедт. 

– А кому мне сдавать Шестую армию? 

– Командуя группой Южного направления, вы, Рейхенау, остаетесь по-прежнему и командующим Шестой армии, от которой я, – сказал Гитлер, – ожидаю невероятных успехов… В этом году, – продолжал он, – я сам вижу это, нам не выбраться к нефтяным вышкам Майкопа, не выйти и к Астрахани. Но я верю, что силы русских уже на исходе… будем же терпеливы! Помните одно, Рейхенау: что бы ни случилось – ни шагу назад!

– Яволь, мой фюрер. Служу великой Германии…

После этого Рейхенау продолжил отступление за реку Миус, начатое Рундштедтом, о чем и доложил фюреру, вдруг нагрянув в Полтаву – прямо к обеденному столу. Гитлер как раз уминал пшенную кашу и запивал ее тыквенным муссом.

– Рейхенау! – заорал он. – Я ведь не за тем дал по шее Рундштедту, чтобы ты продолжал то, что сделал Рундштедт… Чей приказ ты исполнил – мой или этого Рундштедта?

Рейхенау повел себя так, будто ничего не случилось:

– Я отвел войска за Миус, как того желал Рундштедт, но об этом же мне говорил и мой фюрер.

– Я говорил? – ошалел фюрер. – Когда?

– Когда вы ставили меня на место Рундштедта…

Гитлер не понимал, кто в этом разговоре очень умный, а кто остался в дураках. Но Рейхенау так преданно смотрел на своего фюрера, что Гитлер стал доедать кашу, заговорив совсем о другом. Гитлер все неудачи под Москвою сваливал на… климат:

– Сначала грязь, потом эти проклятые морозы. Поверьте, таких холодов Россия не знала уже полтора столетия, от стужи там скорчились даже русские. Паровозы замерзали на рельсах, оружие отказывало в стрельбе, танкисты разводили костры под танками, чтобы спасти окоченевшие моторы…

Никто не смел ему возражать (хотя метеосводки показывали температуру нормальной русской зимы, а сильные морозы начались лишь в конце ноября). Всевозрастающее сопротивление Красной Армии еще не оформилось в четкий порыв контрнаступления, когда германский фронт под Москвою уже начал расползаться, как дряблая промокашка… 3 декабря фон Клюге связался с фон Боком и почти равнодушно сообщил, что начинает отход.

– Закрепитесь. Надо держаться, – отвечал фон Бок.

– Без резервов не удержимся.

– Резервов нет, – сознался фон Бок. – Правда, на тыловых станциях ждут паровозов отпускники, отъезжающие в Германию. Я пошлю полевую жандармерию, чтобы она гнала их к вам… Ничего не случится, если переспят с женами неделей позже…

Клюге швырнул трубку телефона. Распорядился: 

– Продолжать отход. Мы лучше знаем, что надо. А уж если отпускники вознамерились переспать с женами, так в этом случае никакой жандарм не загонит их обратно в окопы…

Все эти дни фон Бок держал устойчивую связь с ОКХ – Гальдером, Паулюсом, Хойзингером; с их же согласия он 5 декабря принял окончательное решение: 

– Атакам пришел конец! Армии занять оборону…

Советские войска еще не перешли в активное наступление, когда немцы сами отшатнулись от бастионов столицы. Впервые за всю войну войска вермахта впали в состояние, близкое к паническому. Их приводили в ужас русские дивизии, еще вчера погребенные в сводках ОКХ и ОКВ, давно отпетые по радио Геббельсом и Фриче, а сегодня снова вырастающие из-за лесов, словно ожившие призраки. При таком драпе по сугробам да еще с обильною вшивостью – ну, совсем хорошо! Одни топали пешком, другие катились в санях. Иные героически увлекали за собой на веревках полудохлых коров или овец. Советская авиация – впервые за всю войну! – господствовала в воздухе, не давая отступавшим немцам покоя. Все деревни в полосе фронта были выжжены еще раньше, потому гитлеровцы бывали рады-радешеньки крыше над колхозным свинарником или копне сена в чистом поле. В ночь с 5 на 6 декабря фон Бок проверил связь с Гудерианом, безнадежно застрявшим под неприступною Тулою.

– Вы еще гостите у графа Льва Толстого? – спросил он.

– Да. В обороне. Но долго не удержусь…

Изгадив все в Ясной Поляне, «быстроходный Гейнц» покатился назад, оставляя в сугробах свои последние танки. 6 декабря Красная Армия заканчивала разгром его международного авторитета, устроив ему хороший котел, но Гудериан из окружения все-таки выкрутился. Опомнясь, Гудериан обратился к своим войскам с призывом: «Мои боевые товарищи! Чем сильнее угрожают нам войска противника и сильные морозы, тем крепче сплотим свои железные ряды…» После этого он осыпал упреками фельдмаршала фон Бока за его неумение вести крупномасштабные операции, а фон Бок, посинев от ярости, кричал ему по радио из Орши – открытым текстом в эфир, чтобы слышали все (даже русские):