Барбаросса - Пикуль Валентин

И танковая армия Гота развернулась от Абганерова прямо к берегам Волги, чтобы, минуя озеро Цаца, ударить в подвздошину Сталинграда – со стороны Красноармейска, при этом Гот обходил наши рубежи с востока, и нам ничего не оставалось, как снова отходить к Сталинграду, чтобы избежать окружения, а река Мышкова стала для нас новым и, пожалуй, самым последним оборонительным рубежом… Степь стала здесь черной – вся трава выгорела. Немецкие танки сгорали в прозрачном голубоватом пламени, и бывалые солдаты говорили молодым:

– Вишь, гады какие! Ходят на бензине высокого качества, какого у нас и нету, а сами нефти нашей захотели…

Генерал Чуйков был теперь одет по-солдатски, гимнастерка побелела на солнце; он обходил своих бойцов, все по-людски понимая, и потому, наверное, его понимали тоже:

– Братец, если отступишь, то далеко не утикай, чтобы мне потом не искать тебя. Убегая, не вперед смотри, а оглядывайся, чтобы…

В те жаркие дни на защиту Сталинграда прибыли и разместились в Красноармейске добровольцы-матросы с кораблей Северного флота и Беломорской военной флотилии. Обыватели тишайшего Красноармейска теперь спать не могли – моряки повесили на улице корабельную рынду и каждые полчаса – динь-дон, динь-дон – отбивали на ней «склянки», как положено на кораблях.

– Нельзя ли потише? – говорили им. – Ведь мы каждые полчаса вздрагиваем от звона вашего.

– Нельзя! – отвечали матросы. – Мы только тогда и дрыхнем спокойно, когда звенят склянки, отбивая нам часы вахты.

Верные флотским привычкам, моряки первым делом справились – где тут гальюн и где камбуз. «Нам, – говорили, – без гальюна и камбуза житья нету…» Их переодели в солдатские гимнастерки, выдали им пилотки, но они не расставались с тельняшками, держа про запас бескозырки с именами покинутых кораблей. Вот они и попали к генералу Чуйкову, составив бригаду морской пехоты. Воевать же на сухопутье, прямо скажем, они не умели! Зато было много лихости и бравады, в условиях фронта губительной. Брали презрением к смерти, да тельняшками, да свистом, да «полундрой», отчего и погибало моряков гораздо больше, чем солдат…

Привезли они с собою на фронт невесть откуда взятую красавицу девку с замечательным голосом профессиональной певицы. Взяли ее на свое довольствие. Все любили ее, и никто не смел за нею ухаживать. Долго не понимали, что она при моряках делает. Наконец стало известно: если кто из моряков умирал от ран, она ему… пела. И как пела? Даже умирать было не страшно. Так – с песней – уходили моряки на тот свет.

• Где эта улица, где этот дом,
• Где эта барышня, что я влюблен?
• Вот эта улица, вот этот дом,
• Вот эта барышня, что я влюблен…

Голос поющей красавицы был для них прощальным салютом.

17. ВТОРОГО ФРОНТА НЕ БУДЕТ

– Представь себе, – говорил Рузвельт сыну, – что мы, американцы, лишь запасные игроки, сидящие на скамье и наблюдающие за футбольным матчем. Когда наши форварды (русские, китайцы, англичане) выдохнутся, мы со свежими силами ринемся в игру, чтобы забить в ворота Гитлера решающий гол…

Сказано точно! Мало того, нацистская Германия – через франкистскую Испанию – регулярно закупала в Америке хлеб и маис, уголь и кокс, каучук и горючее. Англия была уже до того перегружена войсками и боевой техникой, что шутники даже высказывали опасения – как бы она не затонула от тяжести, а Черчилль говорил своим близким, что второго фронта не будет:

– Подождем, пока германский вермахт не окажется в могиле, а Красная Армия – на операционном столе…

К Сталину и его приспешникам он не питал никаких симпатий, чего и не скрывал в своих мемуарах: «Мы всегда ненавидели их безнравственный режим, и если бы германский цеп не нанес им удара, они равнодушно наблюдали бы, как нас уничтожают, и с радостью разделили бы с Гитлером нашу империю на Востоке». Думаю, что Черчилль выпил лишку, когда 14 марта разразился оскорбительной для нас тирадой:

– Русские не являются человеческими существами. В шкале природы они стоят ниже орангутангов, – это его слова!

Уверен, что самый последний русский дурак никогда бы не стал сравнивать англичан с обезьянами. В политике Черчилль следовал древнему завету своих предков – герцогов Мальборо: делая войну, помни, что тебе нужно после войны. В транскрипции XX века этот девиз звучал благороднее: «Государство, которое растрачивает свои силы до полного истощения, делает несостоятельной свою собственную политику и ухудшает перспективы на будущее». Черчилль не собирался истощать ни самого себя, ни тем более свою метрополию. Он придерживался стратегии дальнего прицела. А потому все победы или поражения советского оружия воспринимал лишь в той степени, в какой они отражались на его политике.