Барбаросса - Пикуль Валентин

– Позвольте посмотреть, – протянул руку Паулюс.

– Пожалуйста, – показал ему Шмидт свою зажигалку. – Это мой амулет. Пока мой чертик пляшет в огне, я за свою судьбу спокоен. Только бы не посеять эту зажигалку.

Паулюс, смеясь, показал ему свою расческу.

– А вот и мой амулет, – сказал он, находя тему для установления первого контакта с начальником штаба. – Купил на Фридрихштрассе в магазине еврея Либензона, когда получил первый чин фенрика. С тех пор прошло много-много лет, но эта расческа всегда остается при мне… я, как и вы, суеверен.

Шмидт внимательно осмотрел амулет Паулюса: 

– Странно, что за все эти годы из расчески не выпал ни один зубчик и выглядит она совершенно новенькой.

– Да, – отвечал Паулюс, – в блаженные и невозвратные времена «Вильгельм-цайта», когда у нас еще не было фюрера, немцы из любого дерьма умели сделать шоколадную конфетку.

– Хоп! – сказал Шмидт, щелкая зажигалкой с чертиком, и, раскуривая сигарету, он охотно согласился, что в старые времена вещи были добротнее. – Останется ли что-либо от наших эрзацев?

– Осколки, вынутые из наших ран. Вот они останутся.

– Осколки – не эрзацы, – отвечал Шмидт. – Они-то как раз сделаны очень добротно. Даже слишком добротно…

Не думали они тогда оба, и Паулюс и Шмидт, что эти их амулеты, зажигалка с чертиком и старинная расческа, доставят потом немало лишних хлопот советским генералам-победителям.

* * *

12 мая 1942 года – ровно в 06.30 по московскому времени – фронтовые радисты выудили из бездонных омутов эфира долгожданный сигнал «777», и сразу заработали «катюши», выстреливая по горизонту огненные трассы: жжув-жжув-жжув-жжжув…

Юные комроты и молоденькие комбаты выдергивали из кобур черненые пистолеты ТТ и призывали бойцов:

– За мной, славяне… даешь Харьков! Робеть не надо, а поиграть придется… Урра-а-а!.. Все там будем!

Удар, тщательно подготовленный Паулюсом на 18 мая, маршал Тимошенко предвосхитил на шесть дней, а боевой порыв его войск, устремленных на Харьков, в германских штабах восприняли радостно, почти восторженно, оперативники даже поздравляли друг друга:

– Для нас это волшебный дар небес… подарок судьбы! Спасибо маршалу Тимошенко – он облегчил исполнение наших планов в операции «Блау», как будто все эти годы он получал жалованье не от Сталина, а от нашего фюрера…

Яснее всех выразился в это утро сам Паулюс:

– Лучшего мы и ожидать не смели! Нам уже не придется ломать последние зубы, прогрызая оборону противника. Русские сами лезут в капканы, для них расставленные. Как верующий человек, я могу только воскликнуть – с нами Бог!

Впервые прорезался голос и его начальника штаба Шмидта.

– Не будем забывать, – тактично напомнил он, – что при обоюдной готовности противников неизбежно следует «встречное сражение», а это, пожалуй, самая сложная форма боя.

Паулюс в ответ полковнику Шмидту только посмеивался:

– Именно этот вопрос и занимал меня более всего, когда я вел кафедру тактики. Суть дела очень проста: пусть слабый и далее ослабляет себя в наступлении, а сильный сидит в обороне.

Появление Адама не предвещало ничего хорошего.

– Требуется ваше вмешательство, – выпалил он Паулюсу. – Срочно созвонитесь с Джованни Мессе. Вот уже два часа подряд в Днепропетровске насмерть бьются немцы с итальянцами, и страшно, если дело дойдет до гранат и автоматов.

Подробности таковы. В кинотеатре Днепропетровска демонстрировался трофейный фильм «Антон Иванович сердится», немцы стали изгонять союзников с лучших мест, хотя итальянцы купили себе дорогие билеты; началась кровавая драка. 

– Безмозглые фашисты! – горланили гитлеровцы. 

– А вы… нацистская сволочь! – отвечали итальянцы.

(Союзники не сходились «идейно», ближайшее родство итальянского фашизма с германским национал-социализмом им суждено было познать несколько позже – на политбеседах в лагерях для военнопленных.) Паулюс вышел на связь с Мессе.

– Камарад, – сказал он ему, – вы, наверное, извещены об этом прискорбном инциденте в Днепропетровске?

– Да, прекрасная комедия «Антон Иванович сердится».

– Прошу строго наказать своих виновных солдат.

– Если вы, кампаньо, накажете своих… немцев!

– Накажу, – обещал Паулюс. – После чего, я думаю, для укрепления боевой солидарности следует устроить товарищеский ужин для солдат вермахта и берсальеров ваших частей.