Мир без конца - Фоллетт Кен

Времени было мало. Сукном имели право торговать исключительно члены гильдий, и только на ярмарках это правило соблюдалось не так строго. А все ярмарки проходили летом. Последняя откроется 12 сентября, в День святого Жиля, в холмистой восточной части Винчестера. Стояла середина июля, для опытов оставалось восемь недель.

Керис начинала рано утром и заканчивала затемно. От постоянного полоскания сукна, подъема и опускания тяжестей у нее болела спина. Руки от непрерывного соприкосновения с ядовитыми веществами покраснели и загрубели, в волосы въелся противный запах. Но, несмотря на разочарования, иногда ей бывало радостно, и тогда Суконщица даже напевала во время работы старые песенки, слова которых смутно помнила с детства. Из-за забора за ней все время наблюдали соседи.

Время от времени она задумывалась, неужели же это и есть ее судьба. Девушка нередко повторяла, что не знает, чем заняться в жизни. Но у нее не было свободы выбора. Врачом стать не могла; торговать шерстью ей не очень нравилось; оказаться в рабстве у мужа и детей не хотела, но и никогда не мечтала об участи красильщицы. Коли уж начала, обязана справиться, но Керис точно знала — это не ее судьба.

Сначала, однако, ей удалось добиться лишь коричневато-красного и бледно-розового цветов. Вышедший же наконец нужный оттенок алого после сушки на солнце и стирки полинял. Попробовала красить дважды, но результат улучшился незначительно. Красильщик сказал — правда, поздно, — что пряжа лучше удерживает краску, чем тканое сукно, а шерсть еще лучше; это положительно сказалось на оттенке, но не на прочности цвета.

— Красить можно научиться только у мастера, — несколько раз повторил Питер.

Керис понимала, что так считают все. Аббат Годвин изучал медицину по книгам, которым сотни лет, и прописывал лекарство, даже не взглянув на пациента. Красильщик даже не пытался получить алый цвет. Одна Мэтти принимала решения на основании того, что видела сама, а не опираясь на признанные авторитеты.

Как-то поздним вечером Алиса, скрестив на груди руки и надув губы, долго наблюдала за сестрой. Когда в углах сада собралась тьма, светильник бросил на ее недовольное лицо красный отсвет.

— И сколько же денег отца ты уже потратила на все эти глупости? — спросила она.

Керис подсчитала:

— Семь шиллингов за крапп, фунт за квасцы, двенадцать шиллингов за сукно — итого тридцать девять шиллингов.

— Боже милостивый!

Испытательница и сама испугалась. Это больше годового заработка большинства горожан.

— Да, много, но заработаю больше.

Алиса рассердилась:

— Ты не имеешь права вот так тратить деньги отца.

— Не имею права? У меня есть его разрешение, чего же еще?

— Он стареет. Голова уже не та.

Керис изобразила удивление.

— Да в порядке у него голова, намного лучше, чем у тебя.

— Ты разбазариваешь наше наследство!

— Ах вот ты о чем! Не беспокойся, заработаю тебе денег.

— Я не собираюсь рисковать.

— Ты и не рискуешь. Рискует отец.

— Он не может бросаться деньгами, которые перейдут нам.

— Скажи ему это сама.

Алиса, потерпев поражение, ушла, но Керис вовсе не настолько была уверена в своих силах, как старалась показать. Может, у нее вообще ничего не получится. И что они тогда с отцом будут делать?

Рецепт, который девушка наконец нашла, оказался удивительно прост: унция краппа и две унции квасцов на три унции шерсти. Сначала испытательница кипятила шерсть в квасцах, затем добавляла в котел крапп и уже не кипятила вторично. Дополнительно она вливала лимонную воду. Керис не верила своим глазам. Успех превзошел все ожидания. Получался ярко-красный цвет, почти как итальянский. Красильщица ждала, что он полиняет и еще больше испортит ей настроение, но цвет не изменился ни после сушки, ни после стирки, ни даже после сукноваляния.

Дочь Эдмунда передала рецепт Питеру, и под ее неусыпным контролем он использовал все оставшиеся квасцы для покраски двенадцати ярдов сукна лучшего качества в одном из своих гигантских котлов. Когда сукно сваляли, Керис наняла ворсовщика удалить слабые нити особым растением — ворсовальной шишкой, и поправить небольшие изъяны.

Наконец девушка отправилась на ярмарку Святого Жиля с рулоном чудесного ярко-красного сукна. Когда молодая торговка расстелила его, к ней подошел мужчина и спросил с лондонским выговором: