Мир без конца - Фоллетт Кен

Люди вставали, потягивались, зевали, потирали лица. Девочка тоже вскочила и отряхнулась. Она донашивала одежду брата — суконную рубаху до колен и накидку, которую собирала пеньковой веревкой. Кожа башмаков в месте дырочек для шнурков давно порвалась, и приходилось привязывать их к ногам плетеной соломой. Гвенда было подоткнула волосы под шапочку из беличьих хвостов — все, она готова — и тут перехватила взгляд отца, который едва заметно кивал через проход на супружескую пару средних лет с двумя сыновьями чуть постарше Гвенды. Невысокий худощавый рыжеволосый мужчина опирался на меч — значит, либо воин, либо рыцарь: простым людям носить меч запрещалось. У его худой энергичной жены на лице застыло выражение недовольства. Девочка во все глаза рассматривала их, когда брат Годвин учтиво поклонился благородному семейству:

— Доброе утро, сэр Джеральд, леди Мод.

Гвенда поняла, что привлекло внимание отца. У сэра Джеральда на прикрепленном к поясу кожаном ремешке висел кошель. Полный. Там запросто могло поместиться несколько сотен маленьких легких серебряных пенни, полпенни и фартингов, имевших обращение в Англии. Такие деньги отец зарабатывал за год — если находил работу. На них семья могла бы кормиться до весеннего сева. А может, там еще и какие-нибудь иностранные золотые монеты: флорентийские флорины или венецианские дукаты.

На шее девочки висел маленький нож в деревянном чехле. Острое лезвие быстро срежет ремешок, и толстый кошель упадет в маленькую руку — если только сэр Джеральд ничего не почувствует и не схватит воровку прежде…

Годвин повысил голос, перекрывая бормотание:

— Ради любви Христа, который учит нас милосердию, после службы будет накрыт завтрак. В фонтане дворика чистая питьевая вода. Пожалуйста, пользуйтесь отхожими местами на улице, в госпитале испражняться нельзя!

Монахи блюли чистоту. Ночью Годвин застал писающего в углу шестилетнего мальчугана и выгнал всю семью. Если у них не оказалось пенни на постоялый двор, значит, бедолаги провели холодную октябрьскую ночь на каменном полу у северного портала. Запрещалось также входить в собор с животными. Трехногого пса Гвенды Хопа прогнали. Интересно, где он ночевал.

Священнослужитель зажег все светильники и открыл большие деревянные двери. Морозный воздух ущипнул Гвенду за уши и за кончик носа. Гости натянули верхнюю одежду и, шаркая, потянулись к выходу. Отец с матерью пристроились за сэром Джеральдом, а Гвенда и Филемон — за ними.

Филемон тоже воровал, но вчера на кингсбриджском рынке его чуть не поймали. Он стащил с лотка итальянского купца небольшой кувшин с дорогим маслом, но выронил его, и все заметили. По счастью, кувшин не разбился. Филемону пришлось сделать вид, что он задел его случайно.

Еще недавно брат был маленьким и незаметным, как Гвенда, но за последний год голос его сломался, мальчик вытянулся на несколько дюймов и стал угловатым, нескладным, как будто не мог приспособиться к новому крупному телу. После истории с кувшином отец заявил, что он слишком велик для серьезных краж и работать отныне будет Гвенда. Поэтому она и не спала почти всю ночь.

Вообще-то Филемона звали Хольгер, но, когда ему исполнилось десять лет, он решил пойти в монахи и стал говорить всем, что теперь его зовут Филемон — это по-церковному. Как ни странно, почти все привыкли, только для родителей сын остался Хольгером.

За дверью два ряда дрожащих от холода монахинь держали горящие факелы, освещая дорожку из госпиталя, ведущую к большому западному входу в Кингсбриджский собор. Над пламенем, будто ночные бесенята, разбегающиеся от святости сестер, метались тени.

Гвенда почти не сомневалась, что на улице ее ждет Хоп, но его не было. Наверно, нашел себе теплый угол и отсыпается. По дороге в собор отец очень старался, чтобы их не оттеснили от сэра Джеральда. Сзади кто-то больно дернул Гвенду за волосы. Она завизжала, решив, что это гоблин, но, обернувшись, увидела шестилетнего соседа Вулфрика. Озорник загоготал и рванул прочь.

— Веди себя смирно! — зарычал на него отец и дал Вулфрику подзатыльник. Тот заплакал.

Огромный собор бесформенной массой нависал над толпой. Только внизу можно было различить арки и средники^[1] окон, освещенные неверным красно-оранжевым светом. У входа процессия замедлила шаг, и Гвенда увидела горожан, приближающихся с другой стороны, — сотни, а может, и тысячи людей, хотя точно не знала, сколько именно человек помещается в тысяче, — так далеко считать девочка еще не умела.