Том 7. Эхо - Конецкий Виктор

Где же здесь имения, международные империалисты и осатанелые полчища банд, товарищ Чебриков? Эти сказки на Васю с Дуней рассчитаны. Да и те не всегда верят. И почему они поют с грустью и добротой, а вы — остервенело? Даже через много лет? Где Вы, товарищ Чебриков? Эй! Я почти не сомневаюсь, что пишу Вам. Вы же видите — я перестала пользоваться связными. Как тогда, в августе.

Так вот почему ты был так печален, отец. Так вот о чем тебе не с кем было поговорить. Так вот почему ты уехал в Донбасс, бросив хорошую работу. Так вот почему ты закопал под вишней в 57-м свой партбилет. Так вот почему ты бросился в ржавую речку. Ты, как мог, ответил на ложь и бездушие.

А Г. кричал на всю кухню, чтобы Чебриков услышал: «Твой отец ведь агентом был, так? Агентом!» Ноябрь 86 года. Да, вроде был после войны сотрудником органов НКВД. Мог после штрафбата и не возвращаться в Россию. Прошел чуть ли не пешком до самого Кенигсберга. Работать и жить на родине. Хотел жить и хотел работать. Не смог примириться. Отец честным человеком был.

Крутя харцызские мосты. Весь мир ушел с тобой. Ну что ж, меня оставил ты на свой последний бой. Я чудом угадала, что ты хотел сказать, отец. По идее, я давно должна была забыть тебя. И я почти ничего о тебе не знаю толком.

Г. вовсю хотел мне помилования. Он считал, что работа отца должна была защитить меня. Отец бросил эту работу, Г. все бросил. Уехал работать на стройку. Будучи трижды контуженным.

А что мы можем выставить против всей этой шумихи, толчеи, машин, отец? Рэкета! Равнодушия! Бравады! Глупости! Только душу, отец. Только собственную душу.

Померяемся душами, товарищ Чебриков?!

Видите, товарищ Чебриков. Простой и умный человек хотел работать. Он не хотел бороться. И он ушел от вас с моста в воду.

Видно, много увидел и услышал в ваших органах. Душа не вынесла.

Так что вы мне елейные сказки с экрана — не надо, Виктор Михайлович. Мне ваши показные простота и принципы не нужны. Где ваша душа зарыта, в каком королевстве, в какой щуке, какое яйцо надо разбить, чтобы ее освободить?!

Мне не надо, чтобы премьер голодал. Мне надо, чтобы он страной правил. Всей страной, а не частью ее, от имени группы людей. На такое управление царь-батюшка был. Стоило ли тогда столько кричать! Я тебе напишу после схватки. А теперь не зови, не проси. Эскадроны бегут без оглядки, Растеряв мертвецов по Руси. Мы у господа бога прощенья не просим. Только пыль да ковыль, только пуля вдогон. И кресты вышивает последняя осень По истертому золоту наших погон. Я тебе напишу после смерти. А теперь не проси, не зови. Похоронный сургуч на конверте На моей замесили крови. Нас уже не хватает в шеренгах по восемь. Офицерам наскучил солдатский жаргон. И кресты вышивает последняя осень По истертому золоту наших погон.

Моя душа останется с ними, товарищ Чебриков, потому что они тоже встали с обнаженной душой. Я, товарищ Чебриков, перестала верить железным людям. У них и мозги, и душа, и тело железные. С ними страшно, товарищ Чебриков. У меня сердце каменеет, когда я с ними соприкасаюсь. Душа противится. Не подходим, значит, не сошлись характерами.

А грехи сторон мы уже считали, товарищ Чебриков, у Вас на виду, в октябре 86 года. И что-то фортуна засомневалась. Почти полное равновесие.

А в свете сегодняшнего дня — так и не в Вашу пользу.

Так разве они одни? А как сопротивлялось крестьянство! А казачество! Что это за преобразования такие, когда полстраны против? Насильно мил не будешь.

Я не понимаю, чему Вы так радуетесь, товарищ Чебриков. У вас полстраны в подполье, а Вы радуетесь. О комиссарах одна банда моя пишет. А Вы хохочете. Вы-то сами за кого?

Народ не верит мертвому слову — раз. И он не верит, когда трудовое правительство начинает гонять мужика за трудовые доходы. И он не верит, когда рушатся церкви. А еще более не верит, когда увели и комиссаров. И совсем растерялся, когда комиссаров реабилитировали. И сцепил зубы, увидев их мучителей на персональных пенсиях. А теперь усмехается, слушая ваши россказни, будто у нас все красиво и нормально. Осталось, еклмн, только колготок навыпускать. И прямо в рай.

Я что-то не верю, что кубинский рабочий нашему Васе лучший друг, чем инженер Федя. Вы переборщили с интернациональным восприятием мира, товарищ Чебриков. Уже кричали парни в начале войны: «Это же наш друг, немецкий рабочий, чудом в солдаты заманенный! Не стреляй, братва! Дай речь сказать!» А рабочий-солдат немецкий в них из автомата. Политруки исстрадались, пытаясь все это дело совместить и свалить на супостата Гитлера.