Безутешные - Исигуро Кадзуо

– Нам пора, – обратился я к Софи и Борису, которые переминались с ноги на ногу посреди вестибюля. Я проговорил это достаточно громко и ожидал, что горничная услышит и проводит нас в помещение, где собрались гости. Однако она не двигалась, и, после неловкой паузы, я улыбнулся ей и со словами: «Конечно, я с прошлого вечера помню дорогу» – возглавил процессию.

Собственно, я запомнил здание совершенно иным, и в скором времени мы очутились в длинном, отделанном панелями коридоре, который был абсолютно мне незнаком. Это, однако, ничего не значило: как только мы чуть углубились во внутренние помещения, до нашего слуха донесся гул толпы, и вскоре мы замерли на пороге узкой комнаты, где кишмя кишел народ в вечерних костюмах с фужерами в руках.

С первого взгляда комната оказалась много меньше бального зала, где собирались гости прошлым вечером. Более пристальное изучение натолкнуло меня на мысль, что это не обычная комната, а бывший коридор или длинный изогнутый вестибюль. Изгиб заставлял предполагать, что помещение описывает полуокружность, однако с порога невозможно было определить, так это или не так. По длинной стороне располагались громадные окна (сейчас они были закрыты шторами), а по короткой, видимо, ряд дверей. Пол был мраморным, с потолка свисали люстры, там и сям бьии выставлены – на возвышениях или в элегантных стеклянных шкафах – произведения искусства.

На пороге мы помедлили, изучая эту сцену. Я посматривал кругом, ожидая, что кто-нибудь приблизится и введет нас в комнату – может быть, даже громко объявит о нашем прибытии, но прошло несколько минут, а до нас по-прежнему никому не было дела. Иногда мы замечали спешившего в нашу сторону гостя, но в последний момент он сворачивал, чтобы заговорить с кем-то другим.

Я взглянул на Софи. Она обнимала Бориса за плечо, и оба настороженно рассматривали толпу.

– Давай войдем! – предложил я беззаботным тоном. Мы сделали два-три шага и вновь застыли, недалеко от порога.

Я стал оглядываться в поисках Хоффмана, мисс Штратман и прочих знакомых, но никого не обнаружил. Пока я стоял, переводя взгляд с лица на лицо, мне подумалось, что большая часть гостей наверняка присутствовала на приеме, где так безобразно обошлись с Софи. Внезапно мне живо представилось, что она переживала при этом, и в моей душе закипел гнев. В самом деле, продолжая осматриваться, я заметил в дальнем конце доступной нашему обозрению части комнаты по крайней мере одну группу гостей, которые, безусловно, могли быть главными виновниками. Я стал изучать их сквозь толпу, мужчин с самодовольными улыбками, небрежные движения, какими они засовывали руку в карман или извлекали ее оттуда, словно стараясь показать всем вокруг, что чувствуют себя при подобных обстоятельствах как рыба в воде; женщин в нелепых нарядах, беспомощно трясущих головой, когда их разбирает смех. Представлялось немыслимым – просто абсурдным – что подобные людишки позволяют себе подвергать осмеянию кого бы то ни было, а тем более Софи. Собственно, я не видел никаких препятствий к тому, чтобы немедленно, на глазах у всех, дать этой компании взбучку. Бросив несколько ободряющих фраз Софи, я направился туда.

Пробираясь через толпу, я разглядел, что комната действительно образует собой полукольцо. Вдоль всей внутренней стены, подобно часовым, стояли официанты, держа в руках подносы с напитками и канапе. Временами кто-нибудь случайно толкал меня и любезно извинялся; иной раз я обменивался улыбками с теми, кто пытался пробраться в противоположную сторону; странно, однако, было то, что ни один из гостей, казалось, меня не узнавал. Протискиваясь мимо троих мужчин средних лет, которые почему-то удрученно качали головами, я заметил, что один из них держит под мышкой вечернюю газету. У него из-под локтя торчало мое овеваемое ветром лицо, и я смутно заподозрил, что непонятное невнимание, с каким нас встретили, имеет какую-то связь с этими фотографиями. Но я уже почти добрался до группы, бывшей моей целью, так что тут же отвлекся от этих мыслей.

Заметив мое приближение, двое из компании отступили назад, словно приглашая меня в свой круг. Они, как я догадался, обсуждали предметы искусства, выставленные в зале, – и когда я к ним присоединился, дружно кивали в ответ на чьи-то слова. Затем одна из женщин проговорила:

– Да, совершенно ясно, что сразу за этим Ван Тил-ло начинается уже совсем иная коллекция. – Она указала на белую статуэтку на подставке, помещавшуюся поблизости. – Юному Оскару всегда недоставало вкуса. И, честно говоря, он и сам это понимал, однако руководствовался долгом, долгом перед семьей.