Безутешные - Исигуро Кадзуо

– А, мисс Коллинз! – произнес я, немного смутившись. – Добрый вечер.

– Знаете, мистер Райдер, – проговорила мисс Коллинз, продолжая увлекать меня за собой, – должна признаться, я искренне удивлена. Удивлена этим всеобщим заблуждением. Только что одна приятельница сказала мне, что об этом судачит весь город. Судачит самым доброжелательным образом, заверила она. Но я, ей-богу, не понимаю, из-за чего весь этот шум. Лишь потому, что я пошла сегодня в зоопарк! В самом деле не понимаю. Я всего лишь сдалась на уговоры: все вокруг твердили, что Лео должен быть в хорошей форме завтра вечером – это в общих интересах. И я согласилась там быть, только и всего. Говоря начистоту, я собиралась немного подбодрить Лео – сейчас, когда он уже так долго воздерживается от спиртного. Нечестно было бы делать вид, будто я этого не замечаю. Заверяю вас, мистер Райдер, если бы в последние двадцать лет столь продолжительный период трезвости случился раньше, я бы поступила точно так же, как нынче. Все дело в том, что прежде ничего подобного не бывало. Поэтому не вижу ничего особенного в том, что явилась сегодня в зоопарк.

Мисс Коллинз оставила в покое мой рукав, но взяла меня под руку, и мы начали медленно прогуливаться среди толпы.

– Не сомневаюсь, мисс Коллинз, что это так, – проговорил я. – И позвольте вас уверить, когда я только что к вам присоединился, у меня не было ни малейшего намерения затрагивать тему ваших взаимоотношений с мистером Бродским. В отличие от подавляющего большинства здешних горожан, я нисколько не стремлюсь вмешиваться в ваши личные дела.

– Как мило с вашей стороны, мистер Райдер. Но в любом случае, как я уже сказала, зря все придают такое значение нашей сегодняшней встрече с Лео. Узнай люди правду, они были бы разочарованы. Ничего особенного не случилось, просто Лео подошел ко мне и сказал: «Ты сегодня прекрасно выглядишь». Как раз то, чего можно ждать от Лео, протрезвевшего после двадцатилетнего запоя. Только и всего. Конечно, я его поблагодарила и ответила, что он выглядит лучше, чем в недавние времена. Он опустил взгляд на свои ботинки – не припомню, чтобы такая манера была у него раньше. В те дни робость была ему несвойственна. Да, я заметила, прежнего пыла в нем уже нет. Но появилось нечто новое, и ко всему прочему уравновешенность. Да, он стоял так и глядел на свои ботинки, а чуть позади маячили мистер фон Винтерштейн и другие джентльмены; они смотрели в сторону, притворяясь, будто забыли о нас. Я сделала какое-то замечание относительно погоды; Лео поднял глаза и сказал: «Да, деревья выглядят роскошно». Потом он начал рассказывать, какие из увиденных животных ему понравились. Ясно было, что он не присматривался, потому что сказал: «Мне нравятся все. Слон, крокодил, шимпанзе». Ну ладно, клетки с обезьянами расположены поблизости и могли оказаться у них на пути, но слона и крокодила он видеть не мог – и я так Лео и сказала. Но Лео отмел это замечание в сторону, словно оно не относилось к делу. Потом он, казалось, слегка испугался. Может быть, оттого, что мистер фон Винтерштейн подошел к нам чуть ближе. Видите ли, сначала мы договаривались, что я скажу Лео два-три слова, не больше. Мистер фон Винтерштейн меня заверил, что через минуту или около того прервет наш разговор. Таково было мое условие, но когда разговор начался, досадно стало обрывать его так скоро. Я и сама вздрагивала при виде мистера фон Винтерштейна, подобравшегося к нам совсем близко. Как бы то ни было, Лео понимал, что времени у нас немного, и сразу приступил к делу. Он заявил: «Может, нам попытаться снова? Жить вместе. Еще не поздно». Вы должны признать, мистер Райдер, что при всем недостатке времени это было чересчур смелое предложение – после стольких лет! Я ответила просто: «Что бы мы делали вдвоем? У нас, наверное, не осталось никаких общих интересов». На несколько секунд Лео лишился дара речи, словно никогда прежде не задавал себе такого вопроса. Потом указал на клетку перед нами и произнес: «Мы можем завести себе зверушку. Будем вместе ее любить и заботиться о ней. Может быть, прежде нам как раз этого не хватало». Я не знала, что ответить; мы стояли так, и мистер фон Винтерштейн шагнул было к нам, но по дороге, видно, рассмотрел нас получше и передумал: повернул назад и вступил в беседу с мистером фон Брауном. Затем Лео поднял в воздух палец (этот жест я помню у него с давних пор), поднял палец и проговорил: «У меня была собака, как ты знаешь, но вчера она умерла. От собаки толку мало. Мы выберем зверушку, которая живет долго. Двадцать, двадцать пять лет. В этом случае, если мы будем хорошо за ней ухаживать, мы умрем раньше и нам не придется ее оплакивать. Детей у нас нет, так что заведем зверушку». На что я ответила: «Ты плохо продумал эту идею. Наша любимая зверушка может нас обоих пережить, но непохоже, что мы оба умрем в одно и то же время. Тебе не придется оплакивать зверушку – но, может статься, придется оплакивать меня». На это он тут же возразил: «Это лучше, чем умереть в одиночестве и не быть оплаканным никем». «Я этого не боюсь», – ответила я. Я напомнила, что за долгие годы помогла очень многим горожанам – и когда умру, недостатка в скорбящих не будет. На что Лео отозвался: «Заранее не предскажешь. Быть может, у меня теперь дела пойдут хорошо. И на мои похороны тоже соберется множество людей. Даже сотни». Потом он добавил: «Но что толку, если никому из них я не буду по-настоящему дорог? Я обменял бы их всех на одного, кого я любил и кто любил меня». Должна признаться, мистер Райдер, от этого разговора мне сделалось немного грустно и я больше не находила слов. Далее Лео произнес: «Если бы мы тогда Завели детей, сколько бы им было сейчас? Они бы уже стали красавцами». Как будто маленькие дети красивыми не бывают. Он повторил: «У нас нет детей. Так что заведем зверушку». Когда он это сказал, я, признаться, смутилась и взглянула через его плечо на мистера фон Винтерштейна, и тот немедленно приблизился к нам с каким-то шутливым замечанием, и все кончилось. В нашем разговоре была поставлена точка.