Забрать любовь - Пиколт Джоди

Я кивнула, потому что хорошо помнила этот урок. Мне это далось нелегко, но в конце концов я усвоила: когда лошадь скачет галопом, нога, находящаяся с внутренней стороны манежа, должна опускаться первой. Это помогает лошади держать равновесие.

— Когда ты меняешь направление движения, лошадь должна поменять ногу. Тони сам не может этого сделать. Для этого он недостаточно умен. Он будет скакать в перекошенном положении, пока не упадет или не сбросит тебя. Фактически ты должна сообщить ему, что он должен сделать что-то новенькое. Ты переводишь его на рысь, а потом снова пускаешь в галоп. Это называется сменой ноги.

Я покачала головой.

— Мне никогда всего этого не запомнить.

— Тут нечего запоминать, — возразила мама, щелкая языком, что послужило для Тони сигналом пуститься рысью. — Сделай восьмерку и не останавливайся. И помни: он не сделает то, что тебе нужно, пока ты не объяснишь ему, чего, собственно, хочешь. Итак, теперь ты скачешь по диагоналям и заставляешь его менять ногу.

К тому времени, как мы закончили первую диагональ, я уже начала подводить Тони к прыжку. Посмотрев на его копыта, я увидела, что он скачет с той же ноги, что и перед прыжком, только теперь это была его внешняя нога, поскольку мы сменили направление. Я потянула за поводья, заставив Тони перейти на рысь, после чего развернула его мордой к препятствию и снова пустила в галоп.

— Отлично! — крикнула мама, и мы зашли на новый прыжок.

Я отрабатывала эту модель до тех пор, пока не поняла, что дышу тяжелее, чем Тони. Не дожидаясь маминого распоряжения, я перевела его на шаг. Я легла на шею Тони и вздохнула, уткнувшись лицом в его жесткую гриву. Я знала, что это такое — нестись на полной скорости, понимая, что ты уже давно потерял равновесие, и не имея ни малейшего понятия, как исправить ситуацию.

— Тебе повезло, потому что тебе есть кому подсказать, — прошептала я.

Я представила, как было бы здорово, если бы кто-нибудь подталкивал меня в нужном направлении, если бы я чувствовала ласковую и уверенную руку, заставляющую меня замедлить ход и сменить ногу, прежде чем снова пуститься в галоп.

***

— Когда мне можно будет сесть на Донегола? — спросила я.

Мы вместе вели его к полю, где мама любила на нем скакать. Ветер трепал его гриву, а он нетерпеливо натягивал прикрепленный к недоуздку кожаный повод.

— Ты можешь сесть на него прямо сейчас, — ответила мама, — только имей в виду, что не ты будешь управлять им, а он будет управлять тобой. — Она подала мне поводья и поправила ремешок своего шлема. — Это феноменальная лошадь. Он прыгнет через любое препятствие и сразу же сам сменит ногу. На нем ты будешь выглядеть идеально, фактически ничего не умея. Если ты хочешь чему-то научиться, это надо делать на такой рабочей и норовистой лошадке, как Тони.

Мама прыгнула в седло и пустила Донегола рысью. Я села на траву и залюбовалась. Потом открыла альбом и достала угольный карандаш. Я пыталась передать дух, струившийся по маминому позвоночнику и соединявший ее с мощным конем. Она, похоже, вообще не касалась лошади, а мысленно передавала ему все свои пожелания к смене аллюра или направления.

Я нарисовала спутанную черную гриву и грациозно изогнутую шею лошади, пар, поднимающийся от ее боков, и ритм ее затрудненного дыхания. Я передала игру мышц под ее кожей и первобытную силу, рвущуюся из ее ног. Мама наклонилась к шее Донегола и прошептала что-то, чего я не услышала. Полы ее рубашки взлетели, и она помчалась как ветер.

Когда я посмотрела на рисунок, то увидела, что она как будто выросла из лошади, и невозможно было сказать, где заканчивается конь и начинается человек. Ее ноги были тесно прижаты к бокам Донегола, а его ноги, казалось, скачут по листу бумаги. Я снова и снова рисовала их на одной и той же странице. Я рисовала так самозабвенно, что не заметила, как мама спрыгнула с седла, привязала Донегола к изгороди и села на траву рядом со мной.

Заглянув через мое плечо, она замерла, не сводя глаз со своего изображения. Я нарисовала ее много раз, так, что ее голова и голова Донегола были низко наклонены в нескольких ракурсах и направлениях и соединены с одним-единственным летящим телом. Это было какое-то мифическое и чувственное существо, олицетворяющее движение. Казалось, они несколько раз начинали куда-то скакать, но никак не могли решить, куда им на самом деле нужно.

— Ты изумительная художница, — сказала мама, положив руку мне на плечо.