А если это был Он? - Мессадье Жеральд

Афганцы побагровели от гнева. Но как же защищаться их собратьям по оружию, если традиционно снабжавшие их пакистанские купцы отказывают им?

— В том-то и загвоздка: защищаться или нападать? — спросил Танзиль.

— Даже когда мы нападаем, мы защищаем наше дело! — возразили они. — Что с тобой такое творится? Стал отступником?

Бывший торговец оружием хранил спокойствие. Он напомнил им слова Корана, которые сам недавно узнал из уст Эманаллы: «Бог ненавидит нападающего».

Разочарованные покупатели вспылили и осыпали Танзиля бранью. Тот позвонил, и охранники выставили буянов за дверь.

Ночью оба пуштуна вернулись, пробрались в дом через окно и тяжело ранили Танзиля. Прибежавшие охранники оглушили убийц, связали, а своего хозяина немедленно доставили в Миссионерский госпиталь.

Тот еще раньше дал слугам наказ: если с ним случится несчастье, они должны немедленно известить самого министра внутренних дел. Что и было сделано. Разбуженный на заре министр решился побеспокоить Эманаллу, который проживал в его доме.

— Это по поводу твоего слуги Мурада, — сказал мулла. — На него напали те, кому неведомо слово Божье.

— Я хочу его видеть, — заявил Эманалла.

Вертолетом доставили его в Пешавар, потом машиной — в госпиталь, где лежал Танзиль — между жизнью и смертью. Один удар кинжалом пришелся в живот, другой — в плечо, Мурад потерял много крови. Жена, старший сын Танзиля и слуги, сидевшие в коридоре, со страхом узнали проповедника, которого видели по телевидению. Прибежал хирург.

— Учитель, — сказал он посетителю, которого сопровождали двое полицейских, — его жизнь держится на волоске. Только потому, что это ты, я позволяю приблизиться к нему. Мы сделали операцию и переливание крови, но он почти без сознания. Нам не удается сбить жар…

Хирург проводил посетителя к раненому. Кроме врача присутствовали две медсестры. Эманалла склонился над Танзилем. Тот был мертвенно-бледен, глаза закрыты. Капельница через иглу в запястье и кислородная маска на лице питали ту малость жизни, которая еще теплилась в нем. Лоб блестел от пота.

— Мурад, — сказал Эманалла, кладя ему руку на забинтованную грудь, — твой час еще не настал.

Танзиль открыл глаза и увидел проповедника. Из его горла вырвался такой ужасный крик, что врачи и санитары сочли это началом агонии. Раненый сорвал кислородную маску, его тело выгнулось. Он с силой стиснул руку того, кто пришел к нему на помощь. Потом расслабился. Пот струился по его шее и груди.

— Учитель, позвольте… — пробормотал врач, пытаясь отстранить Эманаллу.

— Нет, оставьте его, — сказал раненый. — Он возвращает мне жизнь…

Он захотел сесть. Эманалла и сиделка помогли ему. С криком сломя голову прибежала жена. И застыла на пороге, ошеломленная увиденным. Сиделка попыталась опять надеть раненому кислородную маску.

— Мне она больше не нужна, — сказал тот. — Дайте лучше попить. У меня в горле пересохло.

Женщина бросилась к изножию кровати, вся в слезах. Эманалла поднял ее.

— Не плачь, — сказал ей супруг. — Я снова жив, сама видишь. Этот человек пришел. Он посланец Божий.

Он повернул голову к своему спасителю, глубоко вздохнул и улыбнулся:

— Так ты врачуешь не только душу…

Хирург, второй врач и прочий персонал стояли словно громом пораженные.

— Не понимаю… — бормотал хирург. — Он же был при смерти… Одно только небо…

— Верно, — сказал Эманалла. — Одно только небо.

8

Он сидел на берегу реки Лиари. Один. Смотрел на лодки, плывшие вниз по течению, к морю. Большинство разноцветных суденышек шло под парусами, другие, помельче, двигались силой своих шумных моторов, но все они в конце концов достигнут моря. На противоположном берегу, вдоль которого тянулась Мирза-Алам-Хан-роуд, живописные, битком набитые автобусы плевались выхлопными газами. Время от времени проезжали моторикши, собранные из мопедов.

Двое детей, мальчик и девочка, спустившись к самой кромке воды, запускали пестрый воздушный змей. За ними шла женщина.

Его сейчас знала вся страна, но для него это не имело значения. Это было даже некстати. Почитатели посылали ему в мечеть расшитые шальвары, благовония, сандалии. Девушки предлагали ему себя, а старики валялись в ногах.

Однако он не нуждался ни в чем и не мог ничего им предложить, кроме божественного света.