МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ - Кантор Максим

Решив служить людям, Маяковский стал отчаянно одинок обществу его служение очень быстро перестало быть нужно, а собратья по цеху отступничества от поэзии не простили. Так он и остался ни при чем — и социальным поэтом не стал, и в круг избранных лириков включен не был.

3

Вообще-то, Маяковский — поэт лирический, писал всю жизнь о любви. Более того, Маяковский писал о любви так, как не писал никто — с безответной нежностью, с самоотречением, с болью. Порой непонятно, что это он так волнуется, отчего все так безнадежно и надрывно?

«Страсти крут обрыв, будьте добры, отойдите. Отойдите, будьте добры!», «В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав», «Помню, за этим окном впервые руки твои, иступленный, гладил», «Дай хоть последней нежностью выстелю твой уходящий шаг». Это какие-то гипертрофированные чувства, экстатические, именно что исступленные. Это вам не описание казуса, когда перчатка с левой руки по ошибке оказалась надетой на руку правую, это не воспоминания о соленых нежных губах покинутой дамы. Словом, это не пошлость. И одно это для поэзии необычно: «поэзия должна быть глуповата», сказал один весьма хороший поэт, и — добавим от себя — поэзия должна быть пошловата. Умеренная доза пошлости, она роднит читателя с лириком. Соленые нежные губы знают и любят практически все, а выстелить нежностью уходящий шаг — редко кто хочет и может. Говорено о любви предостаточно, тема, по выражению Маяковского, «и личная, и мелкая, перепетая не раз, и не пять». Любовь (в ее привычном проявлении) — это такая сильная привязанность к другому человеку, которая выделяет данного человека из общей массы людей, делает его уникальным. Возникает чувство спонтанно, осознается плохо, анализу не поддается вообще. Ради любимого человека люди готовы на нерациональные поступки — каких не совершают ради начальства, и не всегда ради Отчизны. Греки, например, считали любовь болезнью, мешающей гражданину выполнять общественный долг. Во все времена поэты противопоставляли массовым страстям (революции, войне, первоначальному накоплению, биржевой игре) именно это личное, не поддающееся рациональному определению, чувство.

Надо быть весьма необычным человеком, чтобы найти новое толкование для известной вещи. Например, Иисус Христос нашел неожиданно рациональное применение иррациональному чувству любви — а именно, решил, что любовь должна стать главной социальной скрепой. Не убегать от Молоха социума в любовь, но напротив, сделать весь социум одной сплошной любовью — «чтоб всей вселенной шла любовь», если пользоваться выражением Маяковского. Когда люди научатся любить дальних так же преданно, как ближних, а врагов полюбят так же пылко, как друзей, общество станет счастливым. Скрепа любви надежнее власти денег, сильнее зова крови. Применять это чувство следует не избирательно, но в массовом порядке. Любовь должна стать безусловным правилом в обществе, ну скажем, как воинская повинность или подоходный налог. Это простое правило оказалось столь революционным, что его не смогли и по-прежнему не могут принять народы планеты.

Уместно также привести пример Платона и той любви, которую он описывает в «Пире». Эрос, по Платону, есть метафизический образ единства общего и частного, слияние этих противоречивых начал.

Надрывность лирического Маяковского происходит именно оттого, что в чувство к одной женщине он хочет вложить нечто массовое, некую любовь вообще, любовь как принцип отношений. А не получается. И это безысходно трагично. Если пересказать сюжет первой и определяющей поэмы «Облако в штанах» — получится вот что. Один человек разочаровался в любви, его обманула девушка. Любовное разочарование заставило героя увидеть весь мир другими глазами — и герой убедился, что в мире все не так. Не только любовь фальшива, также дурно искусство, власть, религия, гражданское право и социальное устройство. Вся вселенная, если присмотреться, «обезлюблена», то есть фальшива, порочна, расчетлива, дурна.

Можно вообразить, что даже в грустных историях Абеляра и Элоизы, Ромео и Джульетты случались светлые моменты — но в любовной лирике Маяковского просвета нет совсем. «Метался и крики в строчки выгранивал, уже наполовину сумасшедший ювелир» — это его обычное состояние. Никакого удовольствия от любви, наслаждения любовью — поэт не знает в принципе. Любовь к женщине — повод увидеть несовершенство мира. Вряд ли хоть одна особа женского пола могла бы на такое чувство ответить.