МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ - Кантор Максим

Сегодня сделалось модным рассуждать об империи, причем в умилительной интонации. Вчерашние демократы, которые бестрепетно нападали (когда им разрешили) на социалистический лагерь, заговорили о Российской империи почтительно и с пониманием. В ходе последних российских преобразований, когда прогрессивные военные одновременно стали капиталистами, монополизировав власть, промышленность и ресурсы, вспомнили о несомненном благе, которое несет империя. Либералы заговорили о реформах Петра, об императоре Августе, заговорили о прогрессивном насилии, о цивилизации, которая обучит варваров уму-разуму. Российская империя — это ведь, в сущности, такой прогрессивный центр, который борется с варварством окраин для их же пользы. Ну как не поддержать такое разумное начинание? Революция, бунт, коммунизм и прочие напасти — они цивилизаторами, разумеется, отвергаются. Революция рассматривается как ипостась варварства, она людей не жалеет, — а прогрессивные императоры если и убивают косное население, то для его же блага.

Пушкин и Маяковский — оба описывали строительство большого государства, и оба любили стройку. Можно даже предположить, что оба поэта были гуманны — в том смысле, что сочувствовали себе подобным, павшим на строительстве объекта.

И в том и в другом случае отдельный человек обречен — ради строительства общего большого здания. Однако разница все-таки есть — и принципиальная, поскольку российское здание, ради строительства которого гибнут единицы, поэты представляли различно. Пушкин констатирует как хронист: так произошло не случайно, так здесь нарочно устроено, что ради величия государственности — Россия жертвовала и будет жертвовать своим народом, каждым человеком в отдельности. Взамен этих досадных жертв — будет построено нечто такое величественное, что будет победительно красоваться на берегу Невы и даже, вероятно, в перспективе — воодушевит просвещенные умы на гуманитарные поступки. Да, сейчас пришлось Петру сделать так, он преобразователь и герой, он велик и ужасен, но миссия его, цель развития Империи — миссия прекрасна, и альтернативы этой дороге нет.

По отношению к Петру и идее прогрессивной империи — можно сегодня опознать служилого интеллигента. Благоговение перед петровскими реформами и личная благодарность царю — это то чувство, которое заменяет нашим западникам искомое чувство «глубокого удовлетворения» от социализма. Так уж устроен служилый интеллигент, что он кому-то, но должен пасть в ножки, а кому именно — подскажет очередное начальство. Как не благодарить! Партию за счастливое детство, Ельцина за разграбление страны, Сталина за индустриализацию, Горбачева за то, что угробил два поколения на строительстве демократии, или Петра — за то, что уполовинил население на строительстве абсолютизма, — ведь надобно же испытывать благодарность. А иначе не стали бы мы, интеллигенты, свободными личностями, не построй надежа-государь на костях наших крепостных предков манерный Петербург. Мы бы читать-писать не умели, не внедри он алфавита. Не сами собой мы, интеллигенты, произошли, а по державной воле царя-батюшки. И это совершенно справедливо.

Поскольку Маяковский служилым интеллигентом не был, то и чувства признательности за свою свободу — не питал.

Маяковский утверждает, что порядок может быть переломлен. В поэме «Хорошо!» тоже описано наводнение. Наводнения не избежать, стихия — это сама история, само время и его страсти; правда, Маяковский уже изображал не наводнение, но потоп. В этом потопе мы тонем — но тонем не как щепки державного леса. И если мы приносим себя в жертву — то по своей осознанной воле, потому что мы сами так хотам. Каждый должен принести жертву добровольно, миллионы Евгениев соединят свои воли, чтобы изменить ход российской истории, чтобы жить не ради государственности, но ради общего — равного для всех — счастья свободы. Такая страна, «где с пулей встань, с винтовкой ложись, где каплею льешься с массами», — такая страна величественна не своей архитектурой, не петропавловскими шпилями, не тем, что принимает послов всех стран. Страна величественна единением воль, общей судьбой для всех, общим понятием блага, равенством, «с такой землею пойдешь на жизнь, на труд, на праздник и на смерть».

Это наша земля, земля каждого, этот потоп мы остановим сами — своими руками. «Землю, которую завоевал и полуживую вынянчил», — такую землю не отдают, на ней строят город-сад. И построят не город-красавец, город-гордец который будет ошеломлять державным величием. Построят рабочий город, где функции вещей будут подчинены потребностям человека, а не символу власти. «Сыры не засижены, лампы сияют, цены снижены» — вот так будет в новом городе, а совсем не отлито в меди и бронзе. И эту жизнь, и эту работу, и эту жертву каждый проживет, сделает, принесет — добровольно.