Есть! - Матвеева Анна

Дверь открыла очередная секретарша Дориана – на сей день мини-блондинка в макси-юбке с разрезом, словно сделанным бритвой. На прежнюю девицу, служившую здесь еще в апреле (это был высокий и чернявый длинноволосый скелетик, будто наспех выложенный спичками), новенькая походила примерно так же, как походят друг на друга фильмы «Красотка» и «Ночи Кабирии». У Дориана слабость – окружаться молодыми, едва созревшими девицами, принадлежащими совершенно разным типам красоты. Общее у них – краткий срок пребывания на месте службы. Секретарши доктора, соберись они в одной комнате, с легкостью могли бы составить ядро образцового публичного дома.

Блондиночка, умеренно виляя задом, провела меня к кабинету Дориана и там замерла, прислушиваясь. Не знаю, что доктор делает со своими секретаршами, но они боятся его, как морщин на лице и растяжек на груди одновременно.

– Знаете, – шепнула блондиночка, – у Дениса Григорьевича внезапно случилась встреча… Я уже хотела позвонить вам, но Денис Григорьевич сказал, что успеет…

Что ж, накладки бывают у всех – и психоаналитик, даже такой, как Дориан Грей (он все делает не по правилам, и потому коллеги его страстно ненавидят), тоже имеет право по ошибке продать два билета на одно место. Я глянула на часы – минут тридцать могу и подождать. Семга готовится быстро, а рис вообще варится сам по себе.

– Хотите чаю или кофе? – предложила секретарша, и мне стало ее жалко.

Совсем молоденькая – в дочери она мне пока не сгодилась бы, но в младшие сестры или племянницы – запросто. Губы обкусаны, а на ручонках, голых до плеч, – гусиная кожа. Молодых девочек мне всегда ужасно жаль – никто не знает, что с ними станет и каких глупостей они натворят. С облегчением вспоминаю про свои тридцать шесть – не приведи бог вернуться в мои же двадцать.

Секретарша неприкаянно послонялась по комнате, потом все же уселась за компьютер и, воровато скашивая на меня глазки, застучала по клавишам. «Роман пишет», – почему-то решила я. Если так, то девчонку и в самом деле жаль.

Когда я писала свой первый роман, я относилась к этому труду так серьезно, будто от него зависела судьба минимум нескольких поколений. Еще помню, как Тот Человек присутствовал при рождении нескольких моих бумажных младенцев (других, небумажных, тем паче никто не дождался) и с бережным напором акушерки принимал многостраничных детей. Увы, младенцы оказались не из тех, которыми можно гордиться, а Тот Человек, как я уже рассказывала, где-то обронил интерес и ко мне, и к моему творчеству разом. Недавно я встретила его в «Сириусе», и он глянул – как выстрелил – мимо меня. Не узнал!

Надо бы рассказать об этом Дориану.

– Дашка! – очень вовремя крикнул из-за двери прекрасный доктор, и секретарша снялась с места без разбега.

Мне ужасно захотелось прочесть то, что скрывалось за щитом ноутбука. Я не успела встать, как дверь снова открылась и прямо на меня, улыбаясь, пошла новая звезда канала «Есть!» Ека Парусинская.

– Здравствуй, Геня! – приветливо сказала Ека и дружески коснулась моего плеча. Легонечко так прикоснулась, отработанным жестом. Не помню, кстати, чтобы мы переходили с ней на «ты».

– До свидания, Геня!

Ека удалилась, а Дориан выскочил из кабинета, мечтательно ковыряя зубочисткой в ухе. У прекрасного доктора такая степень уверенности в себе, что он демонстрирует не самые этикетные привычки. Никак не привыкну к тому, что он снимает ботинки во время консультаций и с наслаждением шевелит пальцами – во-первых, очень хочется сделать то же самое, во-вторых, это дико отвлекает от беседы. Не исключено, что Дориану это и нужно. И то и другое.

– Прошу прощения, – неискренне сказал доктор, увлекая меня в кабинет. Там пахло Екиным ванильно-вонючим парфюмом и немного едким зеленым мылом, которым, подозреваю, по старинке мыл голову Дориан.

Опять все повторилось, как в игрушке-симуляторе, где моя героиня постоянно попадается на удочку: я забыла, как красив Дориан, и смотрела на него раскрыв рот.

– Новая болящая?

– Геня, я не обсуждаю пациентов. Единственный болящий, которого я готов с вами обсуждать, – вы сами.

И пошел гордой поступью к столу, и уселся, демонстрируя тонкий профиль. Вот он – в буквальном смысле – тонкий психолог.