Записки prostitutki Ket - Безымянная Екатерина

— Короче, если ты вдруг вздумаешь написать на меня заяву, что я тебя изнасиловал, так смотри, у меня куча знакомых в ментовке, я докажу, что у нас ничего не было.

Надо сказать, что Лиза оказалась морально совершенно не готова к столь жестоким загонам незрелого малолетнего мозга, а потому все, что ей оставалось, — это, открыв рот, хлопать глазами в тот момент, когда малолетка с беспричинно гордым видом выметался за дверь.

«Ох, ни хрена ж себе гон!» — мысленно сказала себе ошалевшая Лиза и поплелась в душ и спать.

— Педофииилка! — смеясь, передразнила я, когда Лиза, прервавшись, закуривала сигарету. — Что, мать, «мартышка к старости слаба глазами стала»? Может, тебе очки купить, раз ты пугливых детей от мужчин не отличаешь?

— Дура! — беззлобно сказала Лиза. — Ты б видела того «ребенка», он на голову выше меня. Вот гребаные акселераты, ну! Так подожди, это ж не все…

Я утром встала, смотрю, а у меня — ну, ты ж знаешь — на полочке такая коробочка жестяная стоит, от «рафаэлок», я в ней всякий хлам храню — бусы рассыпавшиеся, открытки старые, чеки какие-то… ну так вот — я смотрю, а у коробки крышка не до конца закрыта. Просто сверху криво лежит.

А я всегда коробку закрываю.

Получается, что, пока я в кухню за мартини ходила, он в этой коробке шарил. Наверное, думал, что там деньги или золото…

Прикинь, он еще и обокрасть меня явно хотел.

Обломался, гнида. А я еще в комнату возвращаюсь, смотрю — он в какой-то такой напряженно-неестественной позе на кровати, как будто лечь нормально не успел. Я ж тогда значения не придала, утром уже поняла, что к чему…

Боже, Катя, так мерзко, фу!..

Странно, но история имела продолжение. И я почему-то даже внутренне не удивилась, когда спустя пару дней Лиза позвонила мне и сказала:

— Кать, помнишь, я тебе про малолетку рассказывала?

— Помню, — стебанулась я, — он, как честный человек, вдруг решил на тебе жениться?

— Не ржи, — отрезала она, — тут все запущенней. В общем, прикинь, он мне десять минут назад позвонил.

— Мммм… — протянула я, — предложение изволил делать? Или деточка не наигралась? Желает сексуальных утех?

— Нет, Кать, — спокойно сказала Лиза, — этот пидо*ас, прикинь, пошантажировать меня решил. Короче, звонит и говорит, что ему нужно триста баксов… Срочно причем.

— Ого! — изумилась я. — Детеныш что, совсем мозгами припух? Ему на погремушку не хватает?

— Ты дослушай! — перебила Лиза. — Он сказал, что если я ему не дам денег, то он на меня заяву напишет, за совращение. Ну, типа я его совратила.

— Гггг, — от нелогичности услышанного растерянно хихикнула я, — вообще, что ли, дебил?

— Полный, Кать. Он мне опять тереть начал, что у него в ментовке друзья работают и, если я денег не дам, то меня посадят, прикинь! За совращение, Кать! Несовершеннолетних, блять! А найдут меня, мол, быстро, он адрес знает… Но за триста баксов он, так и быть, согласен ничего не писать и забыть мой номер.

— Обкурился, что ли? — хмыкнула я. — Ничего, что ему шестнадцать — раз; а два — я представляю, как на этого дятла там посмотрели бы, даже если весь этот чес — правда…

— Так Кать! — хихикнула Лиза. — Этот мудак, представляешь, искренне был уверен, что совращение — до 18 лет. А когда я ему объяснила, ху из, и предложила себе мобилу в задницу засунуть и с ней идти, чтоб достоверней было, — понял, что не на ту напал, и начал ныть: «Тебе что, жалко? Ну дай хотя бы сто…»

Мудаки — они такие уже в детстве. Не знаю, наверное, рождаются такими.

Вырастет — будет полноценный мудак.

Кому-то достанется…

В семье был почти траур. Танечка собралась замуж. Мама заперлась в своей комнате и демонстративно оповестила всех, что не выйдет оттуда до тех пор, пока Танечка не выбросит из головы эту дикую идею, бабушка пила сердечные капли и причитала, а тетушка, вызванная из другого города специально, чтобы повлиять на Таню, с воодушевлением прочла долгую и сложную лекцию про кандидата в мужья вообще и про Танечкину будущую жизнь в частности.

Кандидат и впрямь был странен. Молодой художник без постоянной работы, про которого, впрочем, говорили, что он подает серьезные надежды.

Конечно же, для Танечки он был не пара. Это было ясно всем. Танечка выросла в глубоко интеллигентной семье, окруженная опекой мамы, бабушки и педагога по фортепиано — престарелой рафинированной леди, приходившейся бабушке дальней родственницей. И тут такое!

Танечке прочили блестящее будущее и не менее блестящего мужа — тонкого томного Колю, посещавшего их с визитами по выходным последние полгода, неизменно приносившего цветы для Танечки, степенно пившего чай на кухне и перед уходом целовавшего бабушке ручку.

И вдруг малопонятный художник, на шесть лет старше Танечки. Художник — от слова «худо».

Танечка даже не закончила еще свой институт. Танечка вообще была всего на втором курсе. Но любовь про институты не спрашивает. Танечка топнула ножкой, и через два месяца, тихо расписавшись без всяких нервных родственников, новоиспеченная семья заняла самую большую комнату в их квартире в самом центре.

Тихий томный Коля, случайно встречая Танечкину маму, горестно качал головой, а мама, в свою очередь, не упускала шанса пожаловаться ему на новоиспеченного зятя.

Зять, Славик, и впрямь был странен. Вечно небритый и длинноволосый, он уходил с утра в снятую через три квартала от их дома комнатушку в подвале, которую гордо называл мастерской. Вместе с ним исчезала и Танечка, которая уже через месяц после свадьбы перевелась на заочное.

Появлялись они поздно ночью и часто до трех часов жарили на кухне картошку.

Танечка почти не общалась с семьей. Зятя семья не принимала ни в какую.

Через год родилась темноволосая, очень похожая на папу Каринка. Сначала, глядя на внучку, оттаяла бабушка, а вскоре и мама. Они с зятем начали если и не дружить, то хотя бы здороваться.

Еще через год ему крупно повезло, и Таня, гуляя по галерее с выставленными работами мужа, гордо посматривала на притихшую маму.

Дела Славика вдруг резко пошли в гору. Таня щеголяла в модных нарядах, Славик обрезал волосы и стал похож на человека. Через год после первой выставки молодые сняли квартиру и стали жить отдельно. Каринка осталась с бабушкой. Таня не то чтобы не желала заниматься дочерью — просто ей было не до того.

Началась другая жизнь. Да и вокруг мужа, стремительно становившегося известным в определенных кругах, все чаще стали виться хорошенькие и ухоженные хищницы.

Таня понимала: стоит ей чуть зазеваться — уведут. А за Каринкой бабушка присмотрит.

Через пару лет у Славика появилась хорошая машина, а у Тани — отчетливое чувство, что теперь уж точно за мужем нужен глаз да глаз. Интуиция ее не подвела, и когда он пришел домой с очередного фуршета, на который Таню почему-то не взял, пришел чуть пьяненький и довольный, Таня ясно осознала: это случилось. Хоть он и вел себя как обычно.

Она сделала вид, что ничего не понимает. Но через несколько месяцев, вечером, посадив Таню перед собой, Славик совершенно просто сказал ей, что не желает врать, что он — молодой мужчина, а женщин вокруг — много, и хочет Таня или нет, но теперь все будет по-другому, или…

Таня приняла условия игры. Какая, к черту, разница, с кем у него будет на час, если вечером, ночью, до утра, всегда, с ним — она.

Она и вправду убедила себя в этом.

Жизнь потекла дальше. Тане было двадцать девять, когда муж впервые поднял вопрос о том, что им в постели чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Таня понимала: она становится все старше, муж — все известнее и импозантнее, и удерживать его возле себя все сложнее и сложнее. Она приняла предложение, почти не задумываясь. А червячок, сидевший внутри, — ну что ж, пусть заткнется.

Славику нужны были эмоции. И он их получил.

Так в их доме начали появляться Оли, Маши, Светы. И тут Таня впервые закатила скандал и приняла воистину волевое решение: смотреть она будет, если ему это так нужно, но участвовать — нет, ни за что.

Сошлись и на этом. Вскоре она настолько к этому привыкла, что постоянные потоки разных женщин в их доме стали для нее обыденностью. Сразу после она уходила на кухню готовить им двоим кофе и не чувствовала ничего.

Зато ночью он был с ней.

Внешне они выглядели счастливой парой. Он купил Тане машину, записав ее, правда, на свое имя, а Танины наряды становились все дороже.

За любовь надо платить. Она платила тоже. Вскоре стали нормой походы в свингер-клубы: он заставлял ее трахаться с другими на его глазах, а потом, ночью, долго допытывался, было ли ей с кем-то так же хорошо, как и с ним.

Она забеременела вскоре после того, как он пристрастился к кокаину.