Записки prostitutki Ket - Безымянная Екатерина

Лика крякнула и зажала рот рукой.

Я икнула и отставила стакан.

Если попытаться обойтись без пошлостей, то вкратце ситуацию можно обрисовать так: мужчина оказался поклонником приличного размера овощей.

Я нажала на сброс. Судя по лицу Лики, она явно больше не хотела знать, какие еще секреты таят в себе холостые и неглупые мужчины тридцати лет.

Мы закрыли сайт, выпили еще немного и расстелили постели.

В конце концов, два виртуальных дрочера за ночь — хороший намек, чтоб не искушать судьбу и в третий раз…

— Кать, что у них в голове, а? — как-то беспомощно спросила Лика, когда я почти заснула. — Вот что у этих мужчин в голове, что они так поступают? И ведь симпатичные оба… Почему им это интереснее, чем нормальная женщина рядом? Вот что у них в голове?

— Порнуха, — сказала я зло, — легкодоступная порнуха и тараканы.

…Мы сидели с ней же на скамейке возле дома. Был вечер следующего дня. Я курила, Лика рассматривала редких прохожих. По переулочку шли трое. Двое молодых, один постарше.

Маргиналы, опустившиеся люди, они не стоили бы внимания и так бы и прошли мимо, но…

Один подошел вдруг и спросил, как пройти к магазинчику за два квартала от нас. Я показала рукой направление, всмотрелась в лицо, и у меня появилось совершенно четкое ощущение диссонанса.

Он был плохо одет, не имел передних зубов, но… я вдруг поняла: при другой жизни он был бы достаточно хорош. Вот только бы переодеть, помыть и зубы вставить. И убрать этот жуткий говор полупьяницы, полуторчка.

Это было странно.

Это был объективно красивый мужик, с правильными чертами, точеной крепкой фигурой, которая дается только от природы.

Молодой. Женщины за ним пошли бы пачками.

И опустившийся.

Когда он собирался отойти, я спросила вслед, хрен знает почему:

— Сколько тебе лет?

Наверное, мне просто хотелось с кем-то поговорить.

Ханыжка обернулся, посмотрел на меня пристально и с интересом и сказал вдруг, сам:

— Что, тебе интересно, почему я молодой и уже так выгляжу?

Не часто маргиналам приходят в голову такие вопросы. Я всегда считала, что они об этом не задумываются.

Он угадал, он попал в самое яблочко. Я кивнула.

И он сказал:

— Тридцать один.

Почему-то я так и думала. Тут оживилась Лика. Она, похоже, тоже разглядела то же, что и я, и смотрела теперь с неподдельным интересом — как смотрят на людей, находящихся по другую сторону жизни.

Мы познакомились. Его звали Русланом.

Сказать по правде, мы разговаривали долго, почти час. Его приятели жались в сторонке и курили. Они, похоже, тоже не совсем понимали, почему вдруг две прилично одетые девушки заговорили с таким же, как они.

Мы спрашивали, он, видимо, почувствовав наш неподдельный интерес, отвечал.

Рассказывал, как в восемнадцать прирезал человека, не смертельно, но серьезно. Дали шесть лет. Немного отсидел и совершил побег. Год прятался, потом поймали и добавили еще.

Как вышел, вернулся в бабушкину квартиру, где уже жила его тетка с мужем, как тетка вынесла ему в подъезд пожрать.

Я почему-то ее понимаю.

Рассказывал, что у него есть две футболки. В одной он сейчас, вторая лежит дома у приятеля. Туда он пойти пока не может. Вероятно, его там тоже ждут. Он в бегах.

Жить на что-то надо? Вот он и живет. Прозябает по мелочи.

Рассказывал, не стесняясь, что и как. Последнее дело, правда, вышло не слишком удачным. Ночует в парке.

…И что в том магазинчике, который они пытались найти, по слухам, дешевая водка. Хотя какая там водка — суррогат.

— У тебя давно была женщина? — зачем-то спросила я. Мне просто было интересно, как они живут.

— Забыл, когда, — как-то очень просто ответил он.

— В вашем кругу разве нет женщин?

— Есть, — не обиделся он на «ваш круг», — но ты ж понимаешь, они там уже такие…

— Понятно, — подхватила Лика, — слушай, а вот тебя не коробит такая жизнь? Ты же мог бы устроиться на работу, как-то выкарабкаться, блин, ну не знаю, люди ведь карабкаются…

Он сказал нам, что у него нет документов.

— Подожди, — уточнила она, — вам же при освобождении дают какую-то справку… Где она?

— Прое*ал, — как-то совсем просто сказал он. — Ну как… порвал… Я ехал в поезде, мы там набухались, я ее взял и порвал… Ну так, знаешь (он сделал в воздухе жест), я там орал, что все мусора — суки, ну и порвал… Ну да, идиот.

— Безнадежен, — вслух констатировала я, — ты уже не выберешься. Это в характере, знаешь, червоточина.

— Да, — спокойно согласился он, — я не выберусь.

Это было очень просто. И ясно всем. Мне, Лике, ему, его друзьям.

Этот мужик, красивый, крепкий, должен был бы найти себе бабу и родить детей. Ничего этого у него уже не будет.

Я не знаю, сколько их еще таких.

Виртуальных задротов, променявших живых женщин на собственные руки. Уже давно ничего не стесняющихся.

Сидящих по тюрьмам.

Прозябающих по мелочи и находящихся в бегах.

Или просто просравших свою жизнь.

Но я точно знаю, что уже как минимум пяти женщинам в этой стране не хватит мужчин.

— Не хочешь в гости приехать? — спрашивала у меня по телефону Лиза. — Посидим, поболтаем, расскажу че.

— Давай, — легко согласилась я, — через полчасика вылетаю.

И я поехала к ней. Для того чтобы услышать изумительную историю о том, откуда берутся мудачки.

Мудачки берутся из детства.

А потом они вырастают и становятся полноценными, матерыми мудаками.

Началось-то все с того, что ароматным майским вечерком хорошо подвыпившая Лиза возвращалась с гулянки. Послегуляночный градус был плотным и явно располагал к приключениям. Приключения нашлись за три квартала от ее дома в образе симпатичного высокого парнишки, курившего на лавочке и предложившего проводить красивую девушку до дома, дабы не случилось по дороге ничего.

Лиза была легка на подъем: она смерила парнишку взглядом, оценила фигуру, рост, красивую мордашку и недолго думая согласилась.

Он мило взял ее за ручку, и они пошли. По дороге выяснилось, что ему двадцать четыре.

— Надо же, а выглядишь ты лет на двадцать, двадцать два… — сказала Лиза.

— Значит, хорошо сохранился, — засмеялся он, и Лиза вдруг решила, что это так прекрасно, когда в твои совсем слегка за тридцать на тебя с восхищением смотрят высокие двадцатичетырехлетние мужчины.

И под Лизиной парадной, едва они успели обменяться телефонами, приключилась с ними страсть. Он на прощание сгреб ее в охапку своими сильными руками, и Лиза поплыла. Вечер перестал быть томным.

Целовался он с порывом, от души, и, когда градус страсти зашкалил за все мыслимые и немыслимые отметки, она пригласила его к себе.

Не сказать, что он был слишком уж хорош или техничен (она видала и получше), но мощный красавец в его хозяйстве компенсировал Лизе этот легкий недостаток.

А потом они, развалившись на ее кровати, курили.

— Выпьешь? — спросила Лиза, встала и пошла на кухню. Вернулась с мартини, разлила по бокалам и кокетливо состроила юноше глазки.

Красавец вдруг почему-то посерьезнел, опустил глаза куда-то в простынь и сказал:

— У меня просьба. Не одолжишь мне пятьсот рублей?

Лиза поперхнулась. Потом пришла в себя и сказала:

— Милый, я не спонсирую мужчин.

Помолчали. Ситуация была неловкая, Лизе вдруг стало противно, плюс нестерпимо захотелось, чтобы он свалил.

Он помаялся и вдруг перешел в наступление:

— Тебе что, жалко? Можно подумать, у тебя нет денег.

И многозначительно обвел глазами обстановку.

— Сорри, парень, по четвергам не подаю, — брезгливо отрезала Лиза, — тебе, кстати, не пора домой?

— Ну, как хочешь, — лениво сказал парниша, поднялся и начал собираться.

Ей вдруг стало зло, и она, подумав, решила добить:

— Слушай, а вот тебе, взрослому мужику, как вообще — ниче у женщины деньги стрелять?

Он помолчал. Потом сказал.

— Кстати, мне шестнадцать.

И она вдруг четко поняла, что мальчик-то на этот раз не врет.

И если бы час назад она была чуть потрезвее, то сразу обратила бы внимание на слишком гладкие его щечки, на подбородок с нежным пушком, на слишком юную розовую кожу и на то, что возраст ведь всегда читается в глазах.

Лиза сидела на кровати и зло думала, что дала, пожалуй, не тому.

— Ну, я ж к тебе еще зайду? — стоя в дверях комнаты, вдруг спросил ее залетный юный любовник.

— Вот этого делать не стоит, — сухо отрезала Лиза и собралась было просто закрыть за ним дверь.

Он прошел в коридор, обернулся, его мордаха явно озарилась какой-то не слишком приятной мыслью, и он сказал вдруг зло, но с отчетливым испугом:

— Короче, если ты вдруг вздумаешь написать на меня заяву, что я тебя изнасиловал, так смотри, у меня куча знакомых в ментовке, я докажу, что у нас ничего не было.